Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Модератор: Obi-San

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 01 июл 2010, 02:30

Отбор в РДО ЮАР , Джек Гриф - Часть I
Из воспоминаний майора ВС ЮАР Джека де Вэланса Грифа



Изображение

Командующий Пехотным училищем оторвался от моего личного дела и глянул на меня поверх очков. Его пальцы пожелтели от постоянного курения. – В наше Пехотное училище на должности инструкторов мы набираем только лучших из лучших, – начал он свою речь. – Итак… я вижу, что вы были лучшим на курсе вооружений поддержки, особо отличившись в минометном деле…ага…и также вы стали самым молодым военнослужащим, который соответствует квалификации инструктора по пехотному делу… всего шестнадцать лет…кроме того, получили переходящий кубок лучшего курсанта. Также у вас отличная характеристика от командования 5-го Пехотного батальона. Для начала мы назначим вас на должность инструктора на первом этапе курса подготовки пехотных инструкторов. Надеюсь, что вы понимаете всю степень вашей ответственности – вы должны быть образцом и наглядным примером для будущих инструкторов. Особенно это касается – в том числе – вашей прически и формы одежды, так что я рекомендую вам направиться к парикмахеру, сразу после нашего разговора. Сержант-майор, пожалуйста, проводите сержанта Грифа к парикмахеру и убедитесь, что он будет подстрижен в соответствии с правилами. Ну что ж, добро пожаловать в пехотное училище, сержант Гриф!
Это был кошмар – я понял, что я попал. Я стал инструктором – причем в месте, которое большинство пехотинцев люто ненавидело. Перед убытием сюда, я уже постригся в Ледисмите – но не так, как это требовалось в училище. Кроме того, я был обязан прошить швы на своей полевой форме и что самое поганое – носить внутри брюк над ботинками цепь, чтобы брюки отвисали и придавали силуэту безукоризненный вид! Верхом же идиотизма были правила ношения панамы. Вообще-то панаму носили для того, чтобы она защищала лицо и шею от жаркого африканского солнца. Здесь же полагалось на затылке делать складку, тулью – накрахмалить, а верх панамы – распрямить и разгладить. Выглядело это всё чудовищно нелепо, и такая манера носки более всего напоминала американских агентов ФБР 1950-х годов, какими их показывали в старых черно-белых фильмах. Я-то всегда использовал свою панаму в качестве полотенца, салфетки, веера, ну и вообще по ситуации, в зависимости оттого, что диктовали условия в буше.
Надо сказать, что и сам командующий училищем не являл собой пример образцового солдата – он все время ходил, ссутулившись, и не выпускал сигареты из рук. Он также ввел систему т.н. skinder kassies («ящиков для болтовни») – почтовых ящиков, куда военнослужащий мог опустить свои жалобы или свои предложения командованию. Он был одним из сторонников нового подхода, который заключался в «управлении» современной южноафриканской армией, а не командовании ей.
В то время спецназ ЮАР отчаянно нуждался в притоке «свежей крови» и поэтому во все войсковые части были разосланы недвусмысленные инструкции – если кто-то подает заявление о желании пройти отбор в части спецназа, то препятствий такому заявлению не чинить. Так что я подал такое заявление и начал всерьез готовиться к отбору. Я бегал на длинные дистанции, занимался регби, бегал с большим бетонным блоком весом в 30 килограмм (в просторечии «мраморный шарик»), бегал с автомобильной покрышкой или бревном и кроме этого совершал пешие переходы с тяжело нагруженным рюкзаком. Я получил массу разнообразных советов от кучи народа, в том числе и от тех, кто когда-то не прошел отбор в спецназ. Что же касается советов, которые мне дали несколько моих друзей из спецназа, то они все были туманны и сводились к одному: «Любой способен пройти отбор, все дело в голове. Просто будь хорошо подготовлен физически, иначе тебя сломают».
Пришло время для отбора, и я прибыл в расположение 1-го Парашютного батальона в Блумфонтейн – перед отбором в СпН мы должны были пройти и успешно сдать экзамены по начальной воздушно-десантной подготовке. Этот курс начался с недели очень жёсткой физподготовки – обязательной для всех прыжковых курсов. Инструктора на этом курсе были из действующих военнослужащих СпН, но сама программа находилась в ведении 1-го пдб. В конце второй недели мы были должны сдать экзамен по физподготовке. Поскольку я был военнослужащим кадрового состава, то у меня было право «завалить» только одно из пяти упражнений. В день экзамена я не смог справиться с этой проклятой стеной и хотя я выполнил подъёмов верхней части туловища из положения «лёжа» куда больше чем требовалось, сержант-спецназовец, отсчитывавший эти подъёмы, был, по всей вероятности, не очень восхищён мыслью о том, что какой-то сержант-пехотинец намерен попасть в спецназ – и зафиксировал меньшее число подъемов на этом упражнении. Так что я стал ВОЧем («вернуть обратно в часть») – правда, с обещанием, что я смогу снова принять участие в следующем отборе, в конце 1976 года. Я и так испытывал глубокое уважение к парашютистам, сумевшим пройти базовый курс подготовки, даже призывникам – но теперь, после того, как я сам понял, что это такое, я куда более явно осознал, что за узы их связывают.
Повседневная жизнь училища и условия моей службы в нём только усилили мое желание пройти отбор в СпН в следующий раз – и заставили меня тренироваться сильнее и сильнее. Мне повезло – некоторое время я занимался учёбой в Тактическом отделении, где узнал много нового о тактике пехотного взвода и боевой подготовке пехоты. Мой опыт войны в Анголе также пошёл в дело – благодаря энергичному капитану Андре Крюгеру, офицеру, который не боялся внедрять новые идеи, а не жившему «строго по правилам» (таковых любителей устава было в избытке, особенно среди старших офицеров). В конце концов, он сам был парашютистом с реальным боевым опытом.
В училище также было несколько выдающихся инструкторов – работать с одним из них для меня было одновременно большой честью и удовольствием. Это был сержант-майор Джек Пирс – типичный краснолицый сержант, с густыми завитыми усами и сержантским стеком, постоянно торчавшим у него подмышкой. Он производил впечатление человека, который даже спит по стойке смирно – пятки вместе, носки врозь. Он всегда внимательно слушал, как курсанты-африканеры пытаются ответить на вопрос или отрапортовать по-английски – языковая политика ВС ЮАР официально была двуязычной: 50% английского, 50% африкаанс. Когда бедняга окончательно запутывался в согласовании времен или в произношении, то Джек обычно прерывал его комментарием типа: «Малыш, прекрати поганить язык Её Величества».
Следующий отборочный курс стартовал на озере Бенгази, неподалеку от Санта-Лючии в Северном Натале. Еще до этого в Претории в течение недели 280 отобранных кандидатов подвергали прохождению суровой медицинской комиссии (в первой половине дня) и физической подготовке (во второй половине дня). Из этого количества отобрали 57 человек и отправили в Дурбан, для получения снаряжения – а оттуда уже в Бенгази. Инструктора-спецназовцы знали, какое количество людей им потребно для будущих боевых операций, и жесткий четырехнедельный «курс по обращению с оружием» сократил число кандидатов до примерно 15 человек. Этот период отбора использовался для того, чтобы избавиться от «сомнительных» кандидатов – с помощью длительных марш-бросков по дюнам, ночных маршей по азимуту через болота с крокодилами и пиявками, да и просто при помощи голода. Мы постоянно должны были таскать с собой винтовки, со снаряженными магазинами и снятыми с предохранителя – в любое время суток. Если инструктор кого-то ловил на поставленном предохранителе – то проштрафившемуся обычно грозил дополнительный марш после отбоя. За случайный выстрел кандидат немедленно снимался с курса и далее – ВОЧ. Порой случалось, что в перерывах между занятиями, кто-то из кандидатов отводил инструктора в сторону, и после короткого разговора уходил в лагерь – и больше его не видели.
Вообще, если человек был на грани слома, то в определенный момент эти симптомы начинали явно проявляться. Он становился молчаливым, замыкался в себе и как-то отдалялся от группы. Иногда такой человек начинал беспричинно жаловаться и ругаться во время упражнений. Кто-то начинал плакать. Один старший капрал из Корпуса инженеров как-то вечером сломался окончательно – он забрался на холм, начал стрелять в воздух и орать: «Да пошел ты в ж…, Ханнес Фентер!» (капитан Ханнес Фентер был командиром курса). Его арестовали и поместили в полицейский участок в Мбазване. Еще один парень как-то просто сошел в сторону с дороги, по которой мы шли, и исчез в сосновой лесопосадке – с концами. Мы поначалу подумали, что он пошел оправиться. Через два дня он нарисовался обратно, фактически на грани истощения. Оказалось, что он два дня блуждал по бушу, элементарно не понимая, где он находится. Он просто потерял весь смысл существания.
Инструктора постоянно нас искушали замечаниями типа: «Да, ладно, парень, вот машина отправляется в Дурбан, чего б не поехать – вечером уже будешь стейки есть» или «Да ты все равно не пройдешь отбор, так что лучше сейчас откажись» и т.д. Никто не знал, сколько еще продлятся эти испытания, и что самое ужасное – настоящий отбор был еще впереди.
Выходные обычно были заполнены бессмысленными упражнениями, кроме того, нас все время дергали туда и сюда безо всякой причины. Сами же инструктора отбывали в Дурбан, оставляя нас на попечение молодого капрала-спецназовца, который придумывал все что угодно, чтобы мы были чем-то заняты. Как-то раз в один из уикендов капрал Мариус Бунзейр, по кличке «Бонс», привел нас в буш, приказал отрыть окопы и скрытно в них пребывать – в течение двух дней. Очень скоро мы все сидели в этих окопах, прикрытых сверху тростником. Нам сказали, что мы ни при каких обстоятельствах не имеем права покидать окоп, а, кроме того, за нами будут постоянно наблюдать.
У меня с собой был кусок тыквы (я ухитрился подобрать его, когда тот упал с грузовика) и я решил приготовить его там же в окопе, используя маленькую газовую плитку. Я смешал тыкву с порошковым напитком Cool Aid из своего пайка, и надо сказать, что это было невероятно вкусно. На следующий день Вентцель Маркс, сидя в своем окопе, начал подбивать нас на браконьерство. В принципе было понятно, что «Бонс», наш капрал-инструктор, вряд ли появится тут вечером в субботу. Мы решили подстрелить антилопу-редунку (тростникового козла) – их там водилось в изобилии.
Договорились так: Вентцель Маркс подстреливает антилопу, а небольшая группа сразу после выстрела немедленно покидает окоп и помогает освежевать и поджарить тушу. Мы замерли в ожидании выстрела. Как только он прозвучал, мы выползли из окопов, добрались до деревьев и оттуда уже бегом помчались туда, где лежала редунка. Часть начала свежевать животное, другие развели костер. Через несколько минут мы уже поджаривали над костром куски мяса, наколов их на прутья. Все закончилось в считанные минуты, и мы тщательно замели следы. Вообще-то это было чистой воды браконьерство, и если бы нас поймали, то, во-первых, немедленно бы вышибли с курса, а, во-вторых, мы, вероятнее всего пошли бы под суд за браконьерство в заповеднике. Но мы были отчаянно голодны, и нуждались хоть в какой-то еде, чтобы продержаться и далее.
В один из дней нас собрали и сказали, что настал «решающий этап»: «Перевалите за гребень вон той прибрежной дюны, повернете налево и пойдете вперед по берегу, примерно 80 км. Там мы вас и встретим. Всего хорошего». Дистанция была покрыта нами в рекордно короткое время. Этот маршрут был частью ежегодного пешего похода в каком-то студенческом клубе – чей рекорд мы перекрыли с лихвой. А так, основное время марша прошло под песчаную бурю, дождь и непрекращающееся чувство голода. На одном из этапов марша над нами пролетел легкий самолетик и сбросил на пляж банку мясных консервов. К банке был приклеен кусок бумаги со словами, которые я запомнил на всю жизнь: «Битвы выигрываются в сердцах и умах людей».
За маршем немедленно последовали физические упражнения на берегу – со свежесрубленными сосновыми бревнами и мешками с песком. Смола, сочившаяся из стволов, смешивалась с песком – и эта паста превратила нашу и без того уже непотребную форму в полное безобразие. По счастью, эта каша хотя бы частично смылась, когда мы занимались бесчисленными подъёмами из положения лежа в полосе прибоя.
После этого, с наступлением ночи мы пересекли озеро Сибия на каноэ и «Зодиаках», все 15 километров используя приклады винтовок вместо вёсел. Причалив на рассвете к другому берегу, мы получили приказ – погрузить все снаряжение в грузовик, а самим пробежать 30 километров налегке – т.е. в майках, шортах и с винтовками. Было облачно, дул ветер, порой накрапывал дождь. К этому моменту нас осталось 11 человек и всем было понятно, что если не произойдет чего-то экстраординарного, то никто из нас уже не сойдет с дистанции. Мы превратились в машины.
Следующий этап проходил в горах Лебомбо и заповеднике Ндумо, где нас должны были «арестовать» и «допрашивать» (о чем мы, естественно, тогда не знали). Практически у всех у нас к этому времени были проблемы с ногами, т.е. мозоли и опухоли – и на каждом привале мы не столько отдыхали, сколько уделяли внимание своим нижним конечностям. Наша группа собралась в очередной точке рандеву, как вдруг нас окружили солдаты с собаками, а над нами завис вертолет с громкоговорителем. Практически всех сразу же в этой суматохе «арестовали» и приковали наручниками к деревьям – кого не взяли в первый момент, принялись азартно ловить.
По счастью отец моей тогдашней подруги был полицейским – и я провел изрядное количество вечеров, забавляясь с его наручниками, так что прекрасно знал их механизм. Меня и Тома Каммингса сковали вместе, пропустив наши руки вокруг развилки в терновнике. Я умудрился достать свой швейцарский армейский нож (по счастью, во время обыска его не заметили), в несколько секунд открыл наручники, и мы тут же рванули прочь.
Однако буш был настолько густым, что мы были вынуждены выйти обратно к дороге, где нарвались на грузовик для перевозки служебных собак и солдат, которые тут же нас «арестовали» по второму разу, втолкнули в кузов и заперли там. С инстинктом выживания у Тома было все в порядке – он моментально прошерстил снаряжение, валявшееся в кузове, нашел банку сардин и собачий корм. Банку вскрыли и съели за считанные секунды, после чего мы приступили к пожиранию собачьей еды. Солдат-призывник в изумлении уставился на нас через зарешеченное окно и попытался нам запретить есть. Он даже позвал своего командира: - Капрал, смотрите, эти парни едят сухой корм для собак! - Но все что они могли поделать – это беспомощно смотреть, как мы едим. Машина, тем временем, тронулась, и я немедленно озаботился поиском возможностей для побега. Механизм замка на дверях нам был знаком, и мы открыли двери изнутри. Они распахнулись, мы тут же выпрыгнули из машины и стремглав кинулись прочь. Водитель не заметил нашего побега. Я же, стремясь поскорее удрать из «плена» как-то не сообразил прихватить что-то с собой из одежды или снаряжения, которое валялось в фургоне. На мне были только ботинки, брюки и швейцарский нож в кармане – и все. Но самое главное заключалось в том, что мы были свободны, и оставались свободными до конца этого этапа – мы прятались в густом буше и передвигались только ночью, в то время как остальные подвергались всяческим пыткам на допросах.
Во время моей службы в 5-м Пехотном батальоне я прошел курс по уклонению от пленения, технике допросов и побега из плена – так что я очень хорошо представлял себе, что нас ждет, если нас все-таки поймают. Поэтому мы таились в густом буше Ндумы. В первую ночь после нашего побега мы навестили домик смотрителя заповедника. Мы-то надеялись найти там запасы бильтонга, но были жестоко разочарованы – нам всего-то и удалось найти только бутылку с водой и кусок брезента, из которого я смастерил некое подобие рубахи.
Неподалеку от нас, на месте летнего лагеря, мы услышали какой-то шум и решили узнать, в чем там дело. Оказалось, что это и было «пыточное место» - инструктора-спецназовцы отдыхали и весело проводили время, а «пленных», в числе которых были Сэм, Фриц и Джейкс, раздели догола и привязали к столбам. Время от времени инструктора подходили к ним, трясли перед носом аппетитным прожаренным стейком, отпускали шуточки – или выливали на голову пиво, а иногда могли и помочиться на узников. Кроме того, пленных постоянно обливали ледяной водой, держа их всю ночь в подмокшем состоянии.
Через несколько дней после нашего побега в буше неожиданно стало тихо. Никаких вертолетов над головой, никаких солдат с собаками. Я сказал Тому, что, судя по всему, курс закончился, и нам, наверное, стоит выйти из буша. – Черта с два, - ответил Том, - я сдаваться не намерен. – Так что мы опять залегли в буше, выжидая и убивая время. Мы едва не обезумели от голода – у меня, например, все мысли были только о банке сгущенного молока и галетах.
Под конец дня мы услышали шум мотора и чуть позже голоса. Я осторожно вышел на дорогу и увидел смотрителя заповедника и какую-то женщину. Том отказался выходить из буша и был готов в любую секунду сорваться и исчезнуть. Люди остановились в отдалении, прекрасно понимая, что мы сейчас похожи на диких животных, готовых стремительно умчаться при малейших признаках опасности. Они сказали нам, что остальная часть группы уже убыла в основной лагерь, а сам курс уже закончился. Они также сообщили нам, что мы должны выйти и сдаться – вечером за нами приедет машина, чтобы забрать в лагерь. Мне стоило огромных трудов убедить Тома, чтобы тот все-таки согласился выйти из буша – после этого смотритель и женщина отвезли нас в летний лагерь, и накормили консервами (которые мы опять же съели в считанные секунды). После этого мы стали ждать машину – она пришла за нами около девяти вечера, и приехал на ней не кто иной, как капитан Ханнес Фентер – собственной персоной. Он начал с того, что обвинил нас в преднамеренной попытке дезертировать с курса (чего, собственно говоря, не было). После этого он заявил: «Идите вдоль ограды заповедника, переберетесь через реку Усуту и там выйдете на дорогу. Оттуда прошагаете 21 километр – там, утром в 6 часов я вас буду ждать. Постарайтесь не заблудиться». Ну, и мы пошли – в темень и дождь.
Дождь все еще лил, когда мы добрались до Усуту, а темнота была непроглядная. После недолгой дискуссии, сводившейся к вопросу о том, как лучше перебраться через реку, мы сняли обувь и поплыли. Перебравшись на другой берег, мы немедленно тронулись в путь и дошли до назначенного места около пяти утра. Мы уселись спина к спине прямо посреди дороги – мы боялись пропустить машину, которая должна была прийти за нами. Несмотря на дождь и холод, мы все-таки задремали – поскольку усталость была неописуемой. Прибыл капитан Фентер и поинтересовался – каким образом мы переправились через реку? Когда мы рассказали, что просто переплыли её, он побелел: «Вы идиоты, там же находится ферма по разведению крокодилов, прямо в том месте, где вы переплывали Усуту. Вы, что, парома не видели?» Там было настолько темно, что какой паром – будь там мост, мы бы и его не заметили.
Через три дня, в понедельник, мы должны были приступить к сдаче экзамена по физподготовке у парашютистов – но никто из нас, прошедших отборочный курс, пройти его был не в силах: мы были истощены, страдали от обезвоживания и дикого поноса. Вечером первого дня после окончания курса, большинство из нас валялись под капельницами в 3-м Военном госпитале. За время прохождения отбора я потерял 18 килограмм – не говоря уже о том, что перед началом курса был в прекрасной физической форме. Впрочем потерянный вес довольно быстро восстановился, поскольку последующие недели мы, в буквальном смысле слова, жрали как свиньи, особенно налегая на шоколад. В конце концов мы этот экзамен по физподготовке сдали – через неделю (включая ту проклятую стену и подъем из положения лежа, которые я завалил во время первой попытки).
Первый прыжок с парашютом был незабываем. После приземления каждый собрал свой парашют и бегом направился на место сбора – с тем, чтобы инструктора видели, кто повредил ногу во время прыжка. На месте сбора все рассказывали друг другу о своих ощущениях, все говорили одновременно, и понятно, что никто никого не слушал. Еще одним торжественным событием стало получение «крылышек» парашютиста – они носились на левой стороне груди и для нас они были равнозначны медали. В то время отличительными знаками СпН были как раз «крылышки» и берет с пехотной эмблемой в виде головы газели.

Изображение

Изображение
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 01 июл 2010, 02:33

Отбор в РДО ЮАР ,Джек Гриф - Часть II

Изображение


На первой странице общевойскового боевого устава ВС ЮАР было написано следующее: «Целью стрелковой подготовки является уничтожение врага во время войны с помощью любого оружия». Изучение этого самого любого оружия мало того, что было само по себе интересным, так еще и внесло приятное разнообразие в нашу рутину из постоянных физических упражнений. Мы учились обращаться со всеми видами легкого вооружения, включая 60-мм минометы – также мы изучали вооружение противника, в основном оружие стран коммунистического блока. Как-то раз перед отбытием на стрельбище, при получении оружия со склада, Сэм Фури и Дойцер обнаружили две десятилитровых канистры с дешевым красным вином. Они прихватили их с собой – заявив в ведомости, что это канистры с ружейным маслом. Надо сказать, что это «ружейное масло» (изрядно отдававшее уксусом), очень пригодилось нам в конце стрельб, когда наши запасы рома Red Heart иссякли.
Перед тем как мы приступили к изучению тайных воздушных операций и методов управления авиацией, нам пришлось пройти курс по скалолазанию – как спускаться и подниматься по горным склонам. Ощущение того, как ты болтаешься на 9-мм нейлоновом тросе на высоте 50 метров над землей, до этого нам было категорически незнакомо – и подавляющему большинству из нас откровенно не понравилось. Мы все были довольно крупными парнями с мощным торсом, весили от 85 до 100 килограмм (а некоторые и более). И этот чортов трос был во-первых слишком тонок, а во-вторых слишком сильно растягивался. Но когда мы сумели взобраться по голому отвесному склону, который изначально казался нам неприступным, то это здорово подняло наш настрой и уверенность в своих силах. Я и по сей день считаю, что скалолазание – это для бойца лучший способ развить в себе уверенность, эффективнее даже, чем прыжки с парашютом.
Эти навыки работы с тросами и привычка к высоте в будущем нам пригодилась – при десантировании группы с зависшего вертолета. Мы также научились рассчитывать силу и направление ветра, с тем, чтобы при прыжке с парашютом приземлиться точно в том месте, которое нам нужно, а также рассчитать положение и разбить зону высадки для парашютистов или приема грузов – не говоря о том, что обрели навыки закладки ВПП для самолетов. Самолеты и вертолеты мы направляли по радио – если они в силу условий местности не могли приземлиться, то нас эвакуировали с поверхности с помощью тросов: к ним цеплялись человек или группа и их поднимали в воздух. Тогда это называлось «горячая эвакуация». Позже этот термин заменили на другой: «экстренная эвакуация» – поскольку пилотам из ВВС очень не нравилось слово «горячее». Судя по всему, у них создавалось впечатление, что «горячее» означало «под постоянным шквальным огнем противника».
Изучение и работа с моторными лодками для транспортировки групп и снаряжения физически нас изматывали невероятно – но в плане командного сращивания это был бесценный опыт, позволивший нам, к тому же, лучше узнать нашу морскую группу спецназа. Большинство из нас родилось в глубинке и к морю мы были непривычны. Более того, некоторые вообще увидели море впервые в жизни – и прошло некоторое время, прежде чем мы стали ощущать себя на «большой воде» более или менее нормально. Тренировки проводились в гавани Дурбана, как днем так и ночью. Мы изучали морские приемы, а также этот особый морской жаргон. В основном во флот шли парни из англоговорящих общин больших прибрежных городов – и то, как они говорили, для нас казалось, по меньшей мере, странным. Туалет именовался «гальюном», кухня – «камбузом», левая и правая стороны – «бакборт» и «штирборт», соответственно, и т.д. Естественно, что наши морские спецназовцы использовали те же самые термины – для общения с ВМС в ходе операций. К тому же мы были вынуждены говорить по-английски. Для африкандера общение на английском, даже в обычных условиях – уже подвиг. А уж на море, при выполнении маневра – вдвойне. Порой даже самые простые операции едва не заканчивались падением за борт под общий хохот. Вся наша учеба проходила под постоянными и бдительным присмотром капитана Малькольма Кингхорна, он же «Нептун» или «Царь морской» - этот высокий рыжебородый офицер, командовавший «группой С» был известен всем именно под этими прозвищами. «Группа С» была подразделением отвечавшим за водные операции спецназа – позже на ее базе был сформирован 4-й РДО, еще позже превратившийся в 4-й полк водных операций. Эта небольшая группа спецназовцев всегда держалась вместе – и оставалась закрытым сообществом на протяжении многих лет. Я всегда восхищался их командным духом и навыками – особенно тем, что они могли спокойно плавать в холодных водах Западного побережья.
На курсе подрывных работ нас обучали обращаться и применять взрывчатые вещества самых разных типов, форм и модификаций. Нам показывали как делать мины-ловушки, как их обнаруживать, как сделать мину из подручных материалов, как закладывать мины и обезвреживать их. Практические занятия по минам-ловушкам привели к тому, что у ряда людей начались нервные срывы. У нас было неимоверное количество маленьких электродетонаторов «Вулкан», величиной со спичечную головку – этими вулканами мы минировали абсолютно все – двери, сиденья туалетов, машины, стулья и т.д. «Вулкан» срабатывал от электрического тока – с оглушительным звуком – и ничего не подозревавшая жертва от такого просто хваталась за сердце. Больше всего от этого страдали некоторые «сладкоежки» (они же «медокрады») – и естественно жаловались на это безобразие командиру части. Только после того как командир не на шутку пригрозил сделать из нас отбивные, мы прекратили эти «практические занятия», и «сладкоежки» смогли опять вернуться в свою уютный тихий сытый мир складов и кабинетов. Однако они еще долго каждый раз изучали двери, стулья и т.д. перед тем как взяться за ручку или сесть – особенно если неподалеку от склада или кабинета был замечен мирно прогуливавшийся спецназовец. Больше всего от наших проделок страдали сержант-майор Валлавалла, начальник парашютного склада и сержант Дес Кемп, заведующий складом спецснаряжения. Надо отметить, что состояние нервной системы этих джентльменов ухудшалось с каждым последующим курсом по подрывному делу.
Словечко «сладкоежки» запустил в оборот сержант-майор Коос Муркрофт – однажды он обнаружил, что один из поваров в столовой части потихоньку присваивал банки с джемом: он продавал их на сторону. После этого прозвище закрепилось за административным составом частей СпН – так называли всех, кто служил в РДО/РДП, но не являлся спецназовцем. Они постоянно жаловались командованию на обидное прозвище, но несмотря на угрозы сверху, запретить употребление словечка никому не удалось. Надо сказать, что в отношении некоторых служащих не из боевого состава прозвище «сладкоежка» не употреблялось или употреблялось, но дружески и в шутку – как правило, это были хорошие унтер-офицеры, профессионалы в своей области и не считавшие, что функционирование подразделения зависит только от них. Таких считали почти что своими и «сладкоежками» не обзывали.
После этого нас перебросили из Дурбана в заповедник Ндуму – для прохождения курса по выживанию. При себе мы имели только нож, леску и крючки. Главный инструктор курса, сержант-майор Девальд де Бир, разбил нас на пары и выбрал для каждой «двойки» территорию, где курсанты должны были соорудить себе шалаш, ставить силки на животных и ловить рыбу. Понятно, что до наиболее простых в этом отношении участков нас не допустили. Питались мы тем, что наловили и пожарили (или закоптили): тигровые рыбы, сомики, и все что попадалось в силки – то есть абсолютно все. Утром и вечером мы все собирались у костра, пили крепкий сладкий кофе, слушали лекции и получали задания. Время от времени нам давали кукурузную кашу. В те дни, когда не удавалось ничего поймать, все наши мысли вертелись вокруг еды и от голода мы не могли заснуть. Силки порой оставались пустыми, но как-то раз я умудрился поймать генетту (маленькую дикую кошку) – мы потушили ее в котелке и разделили на четверых. Огонь мы добывали с помощью палочек, так как это делают бушмены. Это не настолько просто, как это показывают в кино, но при правильно подобранном дереве, изрядном терпении и настойчивости, некоторым из нас удавалось запалить костер.
Хотя этот курс был очень важным и информативным, но не он нас подготовил к тому, с чем нам позже пришлось столкнуться глубоко во вражеском тылу – к боевому выживанию, основанному на мобильности. Умение читать чужие следы и заметать свои – вот что было самой важной частью подготовки. Эти навыки не только «настроили» нас на понимание буша, но в будущем стали важнейшей частью нашей деятельности – от них в буквальном смысле зависели жизнь и смерть.
Наконец мы были готовы к заключительному этапу нашей первоначальной подготовки – курсу по тактике малых подразделений. Он проходил в Форте Доппис, на Полосе Каприви. Нам выдали неуставное снаряжение, камуфляжную и оливковую форму одежды. Каждый получил карабин AMD – укороченный вариант AK-47. Некоторым из группы, тем кто был покрупнее, как например, Калли Грайлинг и Фриц Бош, выдали пулеметы MAG. Стандартным холодным оружием для спецназа был нож «Пума».
Когда мы получали снаряжение, я заметил на полке несколько кинжалов Фэйрберн-Сайкс, и упросил начальника склада Деса Кемпа выдать их нам. Я сказал ему, что они нам необходимы для выполнения «особого задания» – во что он поверил. Эти кинжалы были самыми настоящими, изготовлены для британских коммандос во время Второй мировой войны – для нас же они стали очень ценной частью снаряжения.
Тем вечером мы поехали в город, на вечеринку – отметить последний свободный день, перед тем, как мы уйдем на несколько месяцев в буш. Одно из заведений, которые мы посетили под конец нашего веселья (это было очень раннее утро), располагалось рядом с гаванью. Так что мы решили вернуться обратно на Мыс, где была база СпН, напрямую через порт. Мы ехали в машине Джейкса - он, Сэм, Фриц и я. У ворот порта нас остановил полицейский и попросил открыть багажник. Мы вывалились из автомобиля, изо всех сил стараясь выглядеть трезвыми. Багажник открылся, и полицейский в изумлении уставился на появившийся перед ним арсенал: автоматы, пулеметы, пистолеты, магазины, обоймы, ножи, камуфляжная форма. Наконец он обрел дар речи и медленно произнес, не отрывая взгляда от оружия: «Waar kom julle ouens vandaan?» (Ну и откуда, парни, вы такие взялись?). Мы были застигнуты врасплох. Будучи самым старшим из нашей четверки, я понял, что у нас возникают проблемы. – Э-э-э, мы с Мыса, понимаете…разведчики…армейский спецназ, понимаете…? – ответил я ему, надеясь, что он уловит намек. В итоге он оправился от изумления и сказал: - Ooo... jaaa... daai ouens... (А…да… те самые…). Очевидно, что он слышал о спецназовцах, но впервые видел их живьем, и не только их, но и такой внушительный арсенал в багажнике машины.
Мы сказали ему, что отправляемся на Границу для выполнения «секретного задания» и после продолжительных заверений с обеих сторон, что все в порядке, и что мы все всё понимаем, нас пропустили через КПП порта. Идея положить все наше снаряжение в багажник принадлежала Сэму, Джейксу и Фрицу – они считали, что это самое безопасное место. Но вообще-то в то время, когда вся полиция страны ожидала террористических атак и была готова к тому, что боевики в любую секунду могут появиться на ключевых объектах, типа порта – наше поведение иначе как дурацким назвать трудно.
Все эти игры «плаща и кинжала» в районе Мыса довольно быстро привлекли внимание местного населения, особенно наблюдательных африканцев, работавших в окрестностях. Как-то раз один посетитель остановил африканца, шагавшего по дороге, неподалеку от Мыса и поинтересовался, как ему добраться до базы 1-го Разведывательного отряда. На что африканец спросил: «Djy soek horn die navy of djy soek horn die spy kamp?» (Тебе что нужно – моряки или шпионский лагерь?)
Кроме того, внимание местных, и особенно полиции, привлекали действия некоторых молодых спецназовцев в свободное от службы время – как правило, когда полицейским приходилось приезжать в бар, чтобы погасить драку, или когда какой-то гражданский получал своё за нетактичное поведение. Драки обычно начинались после того, как кто-нибудь в толпе заявлял о том, что он из спецназа – в действительности не будучи оттуда.
Шестинедельный курс по тактике малых подразделений был довольно сложным – целью занятий было подготовить нас к работе в тылу врага, или, как это тогда называлось, к участию во «внешних операциях». Тренировки проходили с полной выкладкой, которую мы носили на себе и только с боевыми патронами – за это время мы ни разу не использовали холостые боеприпасы. Мы изучали приемы патрулирования и уклонения – маневры типа «зигзаг» (простой, но эффективный прием, заключающийся в организации засады на пути противника, преследующего патруль).
Самым главным предметом, который мы изучали в ходе курса, была отработка действий при внезапном столкновении с противником. Для начала мы работали в парах, стреляя боевыми и постоянно передвигаясь – хитрость заключалась в максимально скорости во время атаки и связи между двойками. Наработанное взаимодействие между двойками и обретенные навыки далее отрабатывались на уровне большой группы – в итоге команда из 12 человек при боестолкновении могла атаковать с фронта, с флангов или отступать, отвечая прицельным огнем. Огонь такой группы по противнику в ходе боя открывается мгновенно, длится недолго и при этом исключительно точен. Попытка контратаковать такую группу всегда заканчивалась неудачей – с чем, вероятно согласятся многие из тех, кто пытался рискнуть и атаковать спецназ. Мы довели этот аспект до совершенства, и я могу с полным основанием заявить, что за всю свою службу я не встречал ни одного подразделения (включая САС Родезии и Родезийскую легкую пехоту), которое бы могло вести огонь в движении так, как это делал наш спецназ.
Нас даже отметил командир роты РЛП – в ходе одного эпизода в Мозамбике, когда мы помогли его подразделению, ввязавшемуся в бой с ФРЕЛИМО. Наша атака на фланг противника была молниеносной и беспощадной – мы уничтожили 30 солдат из 31. Майор из Легкой пехоты, сам получивший ранение в ходе боя, перед тем как его на носилках погрузили в вертолет, сказал: «Да, ребята, воевать вы умеете».
Постоянные ночные тренировки – засады, атаки, марши по азимуту, передвижения ночью в составе группы превратили нас в вышколенных ночных воинов. Учеба была максимально приближена к боевым условиям – к тому же своё добавляла природа в виде слонов, гиен, львов, буйволов и леопардов. Мы постоянно были начеку – поскольку вокруг бродили опасные животные.
Практической частью этого курса была настоящая боевая операция. В нашем случае мы должны были обнаружить базы СВАПО в юго-западной части Замбии. На этих базах располагались боевики ПЛАН – вооруженного крыла СВАПО. Оттуда они проникали на Полосу Каприви или уходили на запад, через Анголу по направлению к Окаванго и Овамбо.
Вообще, для ведения разведки наши группы-пятерки были слишком велики – но тогда мы этого еще не знали. Понимание, какими на самом деле должны быть разведгруппы пришло к нам много позже, через опыт и ошибки. Но, по крайней мере, в случае столкновения со СВАПОвцами, тогда мы могли подавить их огневой мощью. Каждая группа должна была изготовить самодельное взрывное устройство, которое нельзя было никоим образом связать с Южной Африкой. Когда мы еще готовились к нашей операции, параллельно, в район, где нам предстояло действовать, была выброшена на парашютах группа из трех бойцов, под командованием сержант-майора Кооса Муркрофта. В ходе разведки они вступили в бой с подразделением СВАПО. Мой друг Антон в ходе боя был легко ранен. Группу эвакуировали на вертолетах. Этот инцидент настроил нас должным образом на операцию.
Ночной переход границы на нашей первой боевой операции вызвал у меня забавное ощущение – как будто я был воришкой, забравшимся в чей-то двор. КСП длиной 1450 километров являлась просекой, проложенной в буше вдоль всей северной части границы ЮЗА с Анголой и Замбией и вдоль южной части границы с Ботсваной. Просеку расчистили от больших деревьев, но кое-где на ней росли мелкий кустарник и высокая трава – иногда это служило подходящим прикрытием. Ширина ее варьировалась от участка к участку. Так что утром мы уже были на «индейской территории», в Замбии.
Вообще разницы на первый взгляд не было никакой – буш, что на этой стороне границы, что на той был совершенно одинаков, и если бы не КСП, то никто не мог бы с уверенностью сказать где он находится – в Замбии или ЮЗА. Боевики СВАПО свободно передвигались по Замбии, где располагались их лагеря. Территория была плоской как сковородка, и это значительно затрудняло наше ориентирование. Для передвижения мы использовали метод счисления пути. Мы искали следы машин – согласно данным воздушной разведки их в буше хватало. На том этапе войны это обычно являлось признаком лагеря СВАПО неподалеку.
На той операции Сэм Фури и я были назначены в головной дозор нашего патруля – и таким образом началась наша долгая дружба, основанная на совместной работе. Мы находились далеко впереди патруля, я по правому флангу, Сэм по левому. Мы были глазами и ушами группы, шедшей позади нас. Меж собой мы общались исключительно жестами. Работая в паре, мы останавливались, прислушивались, обследовали любые примечательные следы и с помощью жестов передавали информацию командиру патруля.
В буше было очень сухо и очень жарко. Рюкзаки, казалось, весили тонну – набитые дополнительными боеприпасами, запасными радиостанциями, запасными батареями, запасными фонарями, запасными компасами, запасным всем-чем-только-можно – у нас даже был ручной генератор, на случай если батареи выйдут из строя. Мы как-то не хотели, чтобы у нас закончились боеприпасы или отказали батареи, да и просто заблудиться нам не улыбалось. В общем, наша уверенность в снаряжении на самом нашем первом задании была далеко не той, что следовало бы.
Мертвая тишина и чудовищная жара делали пребывание в буше невыносимым. Мы шли при ярком свете дня, пытаясь обнаружить следы боевиков СВАПО (не самое полезное для здоровья занятие). На фоне сухого выгоревшего буша наши зачерненные и блестевшие от жары лица, надо думать, были видны за километр. Наш камуфляжный крем типа black-is-beautiful, которым мы мазали лица и руки, таял и пачкал форму – она становилась темнее, чем это необходимо и выделялась на светлом фоне буша. Существует распространенный миф, в который многие верят, что черные обладают естественной способностью к маскировке и в камуфляже не нуждаются. Позже я доказал на боевом опыте, что это неправда – так что каждый раз в зависимости от задания, мы подбирали нужный камуфляж, как для ткани, так и для частей тела. Есть и другой миф – что белый боец спецназа, загримированный под негра, будет выглядеть издалека как негр. Это опять же неправда – европейца можно издалека распознать хотя бы по походке и вообще по тому, как он двигается.
Неожиданно я наткнулся на следы машины в траве. Я подал сигнал Сэму и командиру группы. Обсудив наши дальнейшие действия, мы решили продолжить движение в сторону, куда уехала машина – довольно дурацкое решение. Но мы были преисполнены самоуверенности, находились в отличной физической форме, и хотели действия. Мы шли по следу, внимательно осматривая буш. Всё оружие было приведено в боевую готовность, снято с предохранителя и любой из нас при первом признаке опасности мог огрызнуться огнем. Краем глаза я заметил справа какой-то объект и подал сигнал остановиться. Бойцы попадали на землю, изготовившись к стрельбе, а я вытащил бинокль и начал изучать этот странный предмет, привлекший мое внимание. Предмет оказался крышей тростниковой хижины. Оказывается, что мы двигались прямо в сторону вражеской базы – и полным ходом пёрли на ловушки, которые сами хотели приготовить врагам.
Некоторое время мы лежали, вслушиваясь – но буш хранил молчание. Я подал сигнал Сэму и мы медленно начали подбираться к хижине: когда я двигался, то Сэм прикрывал меня, потом я останавливался, осматривался, подавал сигнал Сэму и прикрывал его передвижения. Примерно в 30 метрах от строения, я обнаружил сеть траншей и одиночные окопы, прикрытые листвой и ветками. Вне всякого сомнения это была база боевиков СВАПО – вряд ли замбийские солдаты жили в таких спартанских условиях. Убедившись, что лагерь пуст, мы подозвали остальных и начали обсуждать что делать дальше. Базу, очевидно, боевики оставили совсем недавно, возможно после боя с нашей малой группой несколькими днями ранее.
По периметру базы располагались траншеи, у каждого террориста был свой окоп. Большая хижина, вероятнее всего, принадлежала командиру лагеря – в ней был мат, сплетенный из травы. Мы сделали несколько фотографий и карандашных набросков лагеря, установили мину под матом в хижине и на всякий случай заминировали участок со следами колес на подходе к базе – поскольку было очевидно, что его будут использовать только автомобили СВАПО. После этого мы продолжили патрулирование – мы были возбуждены более обычного, поскольку знали, что враг, настоящий противник, находится где-то неподалеку.
Сложности возникли с привязкой базы к координатам – так что мы опять использовали метод счисления. Я припомнил в связи с этим одну мрачную шутку, как однажды пилот-инструктор обучал новичка: «Сынок, метод счисления пути назван так потому, что если ты вычислил свой путь неправильно, твои вычисления приведут тебя прямиком в могилу». Наши запасы воды подходили к концу – мы все искали источник, который по счастью обнаружили после долгого перехода. Вода там была грязная, мутная, на поверхности плавал слоновий навоз – так что нам пришлось припомнить все наши навыки, потребные в такой ситуации, чтобы утолить жажду.
По возвращении в Форт-Доппис мы представили рапорты и занялись чисткой оружия и ремонтом снаряжения. Мы также решили, что на будущее каждый будет с собой брать по одному запасному предмету, вместо двух, как было в этот раз. Большинство бойцов отправилось отдохнуть на реку Квандо – порыбачить или просто поплавать в кристально чистых водах. Кто-то читал, кто-то просто лег спать. Наш первый боевой выход и окончание курса подготовки мы отметили вечеринкой. Был подстрелен буйвол, замариновано мясо, а рома и пива в баре было с избытком. В один момент в ходе вечеринки между двумя парнями вспыхнула драка – одним был американец, бывший «зеленый берет», а другим – шотландец, отслуживший в британских парашютистах. В ходе свалки шотландец чуть не откусил ухо американцу. Эти двое были с последнего отборочного курса и только-только завершили тренировку по выживанию в буше.
Перед убытием в Дурбан мы получили сообщение от радиоразведки – из перехвата стало известно, что некий полевой командир СВАПО подорвался на мине ловушке, заложенной под мат. А машина, посланная ему на помощь, наехала на мину и была уничтожена взрывом.
В Дурбане мы сдали оружие и снаряжение обратно на склад. После этого нас всех отпустили в краткосрочный отпуск – сообщить своим женам, подругам и матерям, что мы наконец-то стали полноправными военнослужащими частей специального назначения. И это был лучший день в нашей жизни!


Изображение

Изображение

Изображение
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 10 авг 2010, 22:54

Изображение

Рональд Рейд-Дэйли поступил на военную службу в 1951 году. Служил в роте "С" (Родезия) САС Великобритании. Принимал участие в боевых действиях в Малайзии против террористов. Позже служил в полку Родезийской легкой пехоты. Вышел в отставку в звании капитана в 1973 году. В том же году его друг и бывший командир генерал Питер Уоллс (ум. 20.07.2010) убедил его вернуться обратно в строй и сформировать подразделение специального назначения, основной задачей которого будет борьба с террористами. Часть получила название Selous Scouts - "Скауты Селуса", в честь легендарного африканского охотника и первопроходца Фредерика Кортни Селуса. Скауты были самой эффективной частью вооруженных сил Родезии - в результате их действий, прямых или косвенных, было уничтожено 70% всех террористов, воевавших против правительства. В 1979 году подполковник Рейд-Дэйли подал в отставку в знак протеста против действий высшего военного руководства. В 1980 с приходом к власти правительства Роберта Мугабе "Скауты Селуса" были расформированы. Рейд-Дэйли переехал в Южную Африку, где возглавил вооруженные силы государства Транскей (вошло в состав ЮАР в 1994 году). Позже возглавлял фирму, специализирующуюся на вопросах безопасности.
Умер в Саймонстауне, ЮАР, 9 августа 2010 года.

Полковник Рейд-Дэйли был одним из лучших солдат XX столетия. По любым меркам, он может считаться человеком-легендой, профессионалом высочайшего класса, создателем и командиром одной из самых боеспособных частей не только Африки, но и всего мира.
Do not stand at my grave and weep
Мир праху его.

http://tiomkin.livejournal.com/875008.html
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 15 авг 2010, 13:04

Отбор в РДО ЮАР
Хилтон Хамман - часть I


Одна из первых обстоятельных статей о южноафриканском спецназе – Reconnaissance commandos (Recces). Написана одним из самых авторитетных южноафриканских военных журналистов Хилтоном Хамманом как специальный репортаж для журнала Scope; материал опубликован в 1989 году. Годом позже аналогичная статья Хаммана появилась в журнале Soldier Of Fortune.


= = = = = = = = =


SCOPE Mar 1989
Специальный репортаж

Люди-тени южноафриканской армии.
Текст и фото – Хилтон Хамман
Прим.ред.: лица на фотографиях в этом репортаже зачернены по соображениям безопасности. Не говоря уж о том, что если бы я этого не сделал, то меня бы просто расстреляли.

Бесшумные воины. Ночные солдаты-невидимки. Рука, которая может протянуться до любой части Африки и нанести удар по какому угодно врагу.
Когда дело касается войны в буше, то друзья и враги единогласны во мнении: им нет равных.
Они живут в обстановке секретности, уходя от прямых вопросов и ответов – люди-тени, не стремящиеся выходить на свет.
Бойцы легендарных разведывательно-диверсионных отрядов ВС ЮАР – спецназ.
Обычно они избегают публичности – за почти что 10 лет, никто кроме военнослужащих спецназа не был допущен на их базу на Полосе Каприви. Но теперь власти имущие из Претории решили немного приподнять завесу секретности и дать нам одним глазком глянуть на то, что там происходит.
Причины, стоявшие за этим решением, просты. Речь не идет о какой-то там благосклонности по отношению к СМИ или смягчению отношения – Бог свидетель, за те три месяца, что понадобились мне для того, чтобы собрать материал, я более чем часто слышал от них, какая дрянь эти журналисты…

В основе лежало другое. «Меня тошнит оттого, что люди радостно верят, что мы едим щеночков», - проворчал полковник-спецназовец. – «Я хочу разъяснить этот момент раз и навсегда».
Он имел в виду популярную легенду, которая гласит, что каждый кандидат в спецназ при начале курса получает щенка. Он обязан кормить и заботиться о животном, а когда между человеком и щенком возникнут прочные узы, то солдат должен собственноручно перерезать щенку горло и съесть собаку.
На самом деле это полнейшая чушь – но люди не устают ее повторять. Постепенно она начала всерьез раздражать парней в малиновых беретах.
Что касается моего репортажа, то основные правила были обозначены сразу: никаких имен, никаких фото с лицами, никаких деталей, касающихся боевых операций. Во всем остальном мне предоставлялась полная свобода.
Мне бы хотелось, чтобы читатели понимали – эта статья не претендует на всеохватность; напротив, она всего лишь вкратце рассматривает жизнь и действия одного из самых лучших боевых подразделений в мире. Я увидел, услышал и снял на пленку очень многое – но по условиям моего соглашения я не имею права привести это в статье. По моему мнению, ничего из того, что я увидел, не способно как-то очернить спецназ – равно как и шокировать читателя. Но уговор дороже денег.
Не стоит обманываться – эти ребята ничуть не похожи на учителей из воскресной школы. Они профессионалы, прошедшие великолепную подготовку, умеющие убивать врагов своей страны мгновенно и эффективно – что они и делали… и довольно часто.
Они лучшие в своей области – но перед тем, как вы кинетесь к телефону и начнете дозваниваться в Amnesty International, пожалуйста припомните, что смыслом деятельности любого солдата в любой армии мира является уничтожение врага. Это относится к любому призывнику в армии ЮАР – так же как это относится и к спецназу. Просто некоторые люди умеют это делать куда более эффективно, чем другие.
Или, как однажды заметил генерал Джордж Патон: «Цель не в том, чтобы пойти и умереть за свою страну. Цель – сделать так, чтобы какой-нибудь другой болван умер за свою страну».

Южноафриканские силы специального назначения не могут похвастаться долгой историей. По сравнению с другими полками у них мало исторических традиций, а свое начало они берут в конце 60-х, когда, после встреч с иностранными силами спецназначения, высшее командование начало испытывать нужду в военнослужащих-профессионалах с уникальными навыками, могущими работать глубоко в тылу врага.
В 1970 году в сухопутных силах была создана группа, находившаяся в административном подчинении Пехотного училища в Оудсшорне. Она называлась Экспериментальная Оперативная группа. Эксперимент прошел успешно, и 1 октября 1972 года был создан 1-й Разведывательно-диверсионный отряд (коммандо) под командованием легендарного полковника Яна Брейтенбаха.
В ходе Операции «Саванна» в 1975 году, спецназовцы оказывали поддержку различным частям и подразделениям, но по-настоящему специальных операций не проводили – поскольку многие командиры тогда просто не понимали уникальность спецназа.
После «Саванны» возникла необходимость в специализации – и в спецназе была развернута часть, специализирующаяся на морских операциях. Примерно в то же время было сформировано подразделение, выполнявшее операции с участием солдат-африканцев.
В июле 1978 года в Лангебаане был официально развернут 4-й Разведывательно-диверсионный отряд (коммандо) – часть постоянного состава, способная проводить водные операции. Спустя полгода появилась специализированная черная часть – 5-й Разведывательно-диверсионный отряд (коммандо). 1-й РДО, базировавшийся в Дурбане, остался частью специального назначения, специализирующейся на воздушно-десантных операциях.
Под конец войны в Родезии, часть Скаутов Селуса и диверсантов САС Родезии эмигрировали на юг и сформировали ядро 3-го и 6-го полков СпН – в Фалаборве и Дурбане. Однако для многих родезийцев служба в вооруженных силах ЮАР была всего лишь «мостиком» для того, чтобы официально осесть в ЮАР и после года службы, большинство из них покинуло южноафриканскую армию в поисках лучшей доли. В 1981 эти полки были расформированы, а персонал переведен в другие части спецназа.
Примерно в это же время, из-за дефицита кадров, Сухопутные силы решили использовать призывников в спецназе. В июле 1981 года первая группа добровольцев-призывников прибыла на отборочный курс в Дукудуку в северном Натале.

Клуб под названием «Спецназ» – это эксклюзивное заведение; для того чтобы в него вступить, необходимо соответствовать определенным требованиям, едва ли не самым жестким в мире. Решение о вступлении в спецназ принимается исключительно добровольно. Но для того, чтобы кандидата просто допустили к началу отбора, он должен удовлетворять очень строгим условиям.
Для того, чтобы на кандидата обратили внимание и решили, что он достоин начать отборочный курс, он обязан:
- быть не моложе 18 и не старше 28 лет.
- отслужить как минимум один год в вооруженных силах.
- иметь документ о среднем образовании (в некоторых случаях допускаются исключения).
- быть гражданином ЮАР.
- владеть двумя государственными языками.
- не иметь судимостей.
- быть готовым подписать контракт на 3 года службы по контракту, по окончании 2-летней службы по призыву.
А самое главное – он обязан соответствовать исключительно жестким стандартам здоровья и физической подготовки. На этом этапе отсеиваются 75% кандидатов – их просто не допускают к отбору.
«Мы устанавливаем определенный стандарт физической подготовки кандидата, который он обязан пройти – прежде чем на него хотя бы обратят внимание…» - пояснил майор-спецназовец, отвечающий за набор кандидатов. – «В этом случае мы сразу сможем отсеять всех негодных по здоровью и не тратить на них время».

Тесты по физподготовке на предварительном отборе включают в себя:
- 20-километровый марш с выкладкой 25 килограммов за 3 часа 15 минут.
- 5-километровый бег по пересеченной местности за 20 минут.
- 10 подтягиваний безостановочно.
- 75 приседаний за 2 минуты.
- 50 сгибаний и разгибаний пресса безостановочно.
- эстафета 18 раз по 25 метров за 2 минуты.
- переноска человека на себе на 200 метров, без снаряжения за 1 минуту.
- 170 ударов безостановочно.
Это всего лишь предварительная фаза первоначального отбора. Кандидат, прошедший этот этап, всего лишь получает право на предварительный отбор.
Он начинается в северном Натале, среди угрюмых лесов Дукудуку. Это жаргонное название, данное местным населением, переводится как «место, где можно заблудиться в темноте».
Условия там чудовищны. Влажность не опускается ниже 90%, температура днем часто зашкаливает за 40 градусов – а по ночам, когда с побережья наплывают облака и задувает ветер, становится очень холодно. В воздухе роятся тучи москитов и мух, а в высокой траве таятся габонские гадюки.
Вот что ожидает кандидата в спецназ. Но по сравнению с тем, что будет в дальнейшем, это можно считать райским местечком.

Окончательный отбор длится три дня, а элементы программы умещаются на одном-единственном листе бумаги и выглядят вполне себе невинно: несколько маршей по трассе... головоломка... упражнения с конструктором Лего.
Понедельник в Дукудуку. День душный и влажный. 40 кандидатов в спецназ построились на плацу и сержант-майор, бывший родезйиский САСовец, со шрамом на лице (пуля, выпущенная каким-то коммунистом, разбила ему челюсть) показывает им на ведерко с камуфляжным кремом black-is-beautiful. Они еще не представляют, что находятся на пути, который приведет их в ад – и выведет обратно.
Для них это всего лишь начало программы, по окончании которой, спустя год, они получат право носить на груди миниатюрный кинжал, обрамленный лавровым венком – отличительный знак военнослужащего спецназа.
«Не стесняйтесь, мажьтесь кремом от души, у нас его навалом», - рявкает сержант-майор. Белые кандидаты мажут свои лица кремом с помощью старой тряпки – от жары она высохла и затвердела. Черные солдаты молча улыбаются.
Black-is-beautiful – дьявольская штука. Он запекается на коже, забивает поры, а когда человек потеет, то крем стекает ручейками. Не дай Бог, он попадет в глаза – ощущение, что в них начался пожар. В общем, это один из случаев, когда черный цвет кожи в Южной Африке дает нешуточное преимущество.

Первым пунктом программы стоит Vastrap – 45-километровый марш с выкладкой в 40 килограммов. На него отводится не более 15 часов. Тропа петляет по лесу и по другим дорогам, в том числе и песчаным.
Как только марш заканчивается, то кандидат тут же приступает к упражнению «экстренная эвакуация»: 4-километровый отрезок пути, в течение которого, он должен пронести на себе своего товарища, свое снаряжение, его снаряжение и оружие. Винтовки должны находиться в любое время в безупречном состоянии. Время от времени инструкторы устраивают внезапную проверку оружия.
В течение этих трех дней ада кандидатам не дают никакой еды – зато воду предоставляют в неограниченном количестве. За каждым шагом кандидатов внимательно следят доктора, психологи и опытные ветераны спецназа. В начале этапа на каждых четверых кандидатов приходится по одному инструктору и одному медику. Но эта пропорция постоянно изменяется, поскольку многие выбывают с курса.
На третий день число инструкторов, докторов и психологов значительно превышает число кандидатов.
Психологи наблюдают за кандидатами все время. Они проверяют и изучают солдат, выявляя у кого есть задатки лидера, а кто из кандидатов «сачкует». Или же просто смотрят за теми, кто готов все бросить и отказаться от прохождения.
Кандидаты могут отказаться от прохождения в любую секунду. Они и отказываются. Те, кто решает пойти в спецназ для того, чтобы произвести впечатление на подружку, или потом хвастаться перед приятелями в баре своими военными подвигами, очень скоро уходят с курса.
Спать не дают – все построено так, чтобы бежать наперегонки со временем. В 9 часов вечера понедельника, как раз когда кандидаты, сумевшие преодолеть первый день испытаний, поздравляют друг друга с этим, их собирают для очередного экзамена – возможно, самого жуткого и требующего от них невероятного психологического напряжения.

На бумаге этот этап называется обыденно – «Заключенный». Но за этим простым словом кроется пять часов пыток – в буквальном смысле слова. От кандидата же требуется одно – найти в себе силы взглянуть в лицо страху – и преодолеть этот страх.
«Сейчас вас заберут на следующий этап и будут с вами обращаться, как будто вы находитесь во вражеском плену», - поясняет кандидатам симпатичный майор-спецназовец с обезоруживающей улыбкой. Кандидаты молча стоят уставившись в пространство типичным отсутствующим взглядом.
«Разговоры запрещены. Движения запрещены. Если вы хотите уйти с курса – просто позовите инструктора. Все понятно?»
34 кандидата тупо кивают. Одного за другим их уводят за цепь припаркованных грузовиков. Там их раздевают до пояса, сковывают руки наручниками за спиной, на голову нахлобучивают брезентовый мешок. Чтобы он не сполз, его фиксируют двумя петлями, которые пропускают подмышками. Кандидаты стоят с мешками на головах, похожие на заключенных, ожидающих расстрела. Единственное, по чему можно их опознать – это по номерам, грубо написанным яркой краской на мешках.
Бам! Их неожиданно сбивают с ног. «Эй, урод, сел прямо, ноги держи вместе», - рявкает капрал.
Может быть и хорошо, что кандидаты не видят стоящие неподалеку баки с водой и кусками льда.

Кандидат №2 вопит - инструкторы обливают его водой со льдом, выплескивая ее снизу вверх, так, что она проникает сквозь ткань и попадает ему в ноздри и в рот.
Он подается вперед и ледяная вода попадает ему на штаны. Такой ледяной душ будет повторяться каждые 30 минут. Слышно, как стучат его зубы.
Он поскуливает, подобно щенку, которого отняли от матери. Затем он начинает всхлипывать – его душит страх, притупляя способность логически мыслить.
Инструктор хлопает его по спине: «Сидеть смирно!»
С начала этого упражнения прошло 17 минут – осталось 238.
«Этим испытанием мы хотим выявить у кандидатов одну очень важную вещь», - поясняет спецназовец. – «Мы хотим найти человека, на которого можно положиться в самый страшный момент. Чтобы выйти живым из такой ситуации, он должен уметь контролировать свой страх. Именно это позволило вернуться капитану Вяйнанду дю Тойту из плена целым и невредимым.
Эти парни находятся здесь, потому что они хотят получить опасную работу, требующую специальных навыков. Это нерядовая молодежь. Нам необходимо удостовериться, что у них есть все требуемые качества».

Инструктора начинают набирать ледяную воду в вёдра. С начала испытания прошло 28 минут.
От звука льющейся воды №2 опять начинает кричать. В этот раз его не пытаются остановить. Обливание начинают с другого конца шеренги – чтобы он мог слышать кряхтение и выдохи своих товарищей, когда ледяная вода льется на их тела.
«Мы все прошли через это», - замечает один из спецназовцев. Вопли №2 его нисколько не трогают.
«Это всего лишь вопрос отношения к испытанию. Курсантам не причиняют никакой боли. Вода не делает им больно, просто это очень неприятное ощущение.
Единственный способ пройти через это испытание – постоянно помнить, что тебе не причинят вреда, и все это закончится через несколько часов».
«Сэр!» - кричит №2. Зубы клацают, голос дрожит. – «С меня хватит. Я ухожу».
«Ты уверен?»
№2 кивает.
«Развяжите ему руки и отведите к грузовику».
Над кандидатами, которые решают выйти из борьбы, никогда не смеются. Их интервьюируют, с ними беседуют психологи и потом они с честью возвращаются в свою часть.
«То, что они дошли до этого этапа – уже выделяет их в отдельную группу», - говорит майор, отвечающий за набор кандидатов. – «Только у крайне малого количества кандидатов получается преодолеть предварительный курс отбора».

По окончании испытания «Заключенный» «в живых» остается 28 кандидатов и после 10-километрового марш-броска и преодоления полосы препятствий «Летра» их ожидает самое тяжелое испытание – прадедушка подобных экзаменов по имени «Железный крест».
«Железный крест» - это своего рода шедевр, приводящий в отчаяние кандидатов; злая гениальная шутка. Придуман он был тем самым родезийским сержант-майором – небольшая стальная квадратная рама, к углам которой прикреплены четыре «лапы», сделанные из железнодорожных рельсов.
Он сконструирован таким образом, что при попытке поднять его за перекладины центр провисает вниз. Это все равно, что пытаться поднять два куска рельса, которые скреплены цепью.
Каждая перекладина креста весит 25 килограмм и они все коротко обрезаны – так что тем, кто его несет приходится шагать в буквальном смысле плечом к плечу, не имея возможности взвалить их себе на спины. Рукоятей на «лапах» нет и устройство приходится тащить группе из четырех человек (не говоря о том, что каждый из кандидатов несет свое снаряжение и свое оружие, на котором также нет ни рукоятей для переноски, ни ремней).
Длительность прогулки с «Железным Крестом» составляет 15 километров – по дорогам, которые время от времени представляют собой песчаные дюны, куда нога утопает по щиколотку. Как они его донесут, и кто его будет нести – это их проблемы. Единственное правило – крест нельзя волочить по земле.
«Это очень ценное оборудование и государству не понравится, если вы его поцарапаете», - ядовито ухмыляется сержант-майор.
«Ну и чего мы тут стоим, как старухи? Взяли эту чортову штуку и пошли. У вас на всё про всё 7,5 часов».

В ходе марша кандидаты пытаются придумать хоть какой-нибудь относительно удобный способ переноски проклятого устройства. С помощью веревок и тросов они делают петли – но перекладины выскальзывают. Они пытаются тащить его на плащ-палатке – но он из нее вываливается, а нейлоновые петли на плащ-палатке режут им руки.
Есть только один способ: взять на руки и ковылять. Как вьючные мулы. Если кто-то из команды решает уйти с курса – то инструкторы убирают его перекладину, а оставшаяся группа продолжает брести с крестом далее.
В лесу постепенно смеркается. У №37 начинаются проблемы с товарищами по команде. Они постоянно спотыкаются и падают, кроме того, они требуют привала каждые 200 метров. Эта группа плетется в конце, отстав от основной массы почти на 3 километра. Они отстают все больше и больше.
«Ну давайте, парни», - просит их №37. – «У нас в запасе всего лишь 2,5 часа, а мы едва полпути преодолели. Я что зря что ли прошел через отбор, чтобы под самый коне из-за вас вылететь?»
Мир жесток. Это испытание рассчитано на команду и «Железный Крест» должен быть доставлен к финишу командой.
«Я думаю, что они не справятся», - замечает один из психологов. – «Эти трое потеряли мотивацию двигаться дальше».

Для №37 ситуация патовая. Он – часть команды. Ему придется вылететь с курса вместе с ними – и из-за них.
Его гнев и разочарование группой так же реальны и осязаемы, как и его револьвер, заправленный за брючный ремень. Ему хочется отделать своих напарников, вломить им так, чтобы они пришли в чувство – и только присутствие психологов и инструкторов его останавливает.
Помощи со стороны ему не предлагают. Это его проблема, он должен решить ее сам.
«Ну, ладно, сволочи», - цедит он сквозь зубы. Он снимает свое снаряжение и швыряет им под ноги. – «Надеюсь, что это вы способны дотащить?»
Затем он взваливает крест себе на плечи и, упрямо сжав зубы (подобно молодому буру идущему сражаться с англичанами), идёт к финишу в одиночку.
«Эй, уроды, вы там побыстрее шевелите ногами», - кричит он через плечо своим напарникам. Те разбирают между собой его снаряжение и ковыляют за ним вслед.
«Нет, вовремя он не успеет», - один из инструкторов глядит на часы.
Но инструкторы недооценили стремление №37 поступить в спецназ. Он пришел к финишу не просто вовремя, но даже с запасом – и это со 100 килограммами на плечах. И в ходе марша умудрился обогнать 3 других группы.

Наверное, в этом и кроется ответ. Твое желание стать спецназовцем, должно быть гораздо сильнее, чем боль, которую ты ощущаешь. Охотники за славой и те, кто хочет пострелять ради удовольствия, просто не проходят отбор – «Железный Крест» их ломает.
Сразу после «Железного Креста» следует головоломка – задачка на сообразительность. Кандидаты должны продеть разноцветные цепи в окрашенные соответствующим цветом отверстия в столбах. Даже когда ты сытый, выспавшийся и весь внимание – задача не из простых. А уж когда ты только что прошел 74 километра, навьюченный, подобно мулу, не ел и не спал два дня – это «развлечение» будет похлеще, чем попытка проверить счет по кредитной карте, будучи вдрызг пьяным.
Хуже всего то, что ты знаешь: как только ты решил эту задачу, ты берешь этот столб и несешь его на себе – еще 15 километров.
Отбор длится три дня. Кандидаты настолько измотаны маршами и перетаскиванием чего-либо, что они уже не помнят, как их зовут. К концу последнего дня отбора они проходят пешком в общей сложности более 110 километров.

Это жёсткий курс, возможно, самый жёсткий отборочный курс во всем мире – и только самым сильным удается его преодолеть. Из 120 кандидатов, допущенных к первой фазе предварительного отбора, сейчас осталось только 19.
Главная новость для этих 19 – они едва-едва взяли старт на том, что можно назвать «тысячекилометровым марафоном». Страдания и боль, которые они претерпели в ходе предварительного отбора, всего лишь предоставили им право приступить к годичному курсу подготовки военнослужащего специального назначения. Если они не справятся с требованиями на этом курсе – их могут отчислить в любую секунду, с любого этапа. Те нагрузки, которым они подвергались во время отбора, покажутся им легкой прогулкой в парке – по сравнению с тем, что им еще предстоит испытать.
Время от времени раздаются голоса, чтобы спецназ немного смягчил отбор и подготовку. Но командование спецназа и слышать об этом не хочет.
«Мы не собираемся ни с кем спорить или что-что кому-то доказывать», - сказал полковник из штаба СпН. – «Мы готовы довольствоваться всего лишь одним процентом от населения – но самым лучшим процентом».
На одном из учебных полигонов спецназа, некий кандидат выразил примерно те же самые мысли с помощью надписи мелом на стене. Фраза, возможно, не такая изысканная, как у его командира – но чувства переданы верно: «Грош тебе цена, если ты не в спецназе».


Изображение

Изображение

Изображение
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 15 авг 2010, 13:07

Отбор в РДО ЮАР
Хилтон Хамман - часть II




Спецназ – это как письмо: его можно доставить в любое место по воде, по воздуху или по суше. И если ты видишь, что он приближается… поздно дёргаться.

Добрым словом и револьвером можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом.
Аль Капоне.


Ночь замерла. Кажется, что буш затаил дыхание и ждёт, что случится что-то экстраординарное. На реке фыркает стадо гиппопотамов – они чуют присутствие 20 темных силуэтов, укрывшихся в камышах, и от этого волнуются.
«В палатке за КПП спят четверо караульных», - шепчет сержант. Его комбинезон покрыт коркой пыли от долгого ползания на брюхе. С шеи свисает прибор ночного видения.
Сержант – белый, но в темноте это распознать невозможно. Он указывает на бойца рядом с ним.
«Вы двое – берете первого караульного. Ты – второго…третьего…и четвертого…». Бойцы кивают. Они точно знают, что и как им предстоит сделать.
«Когда проберетесь в палатку, то первым делом моментально даете им пистолетом по голове и тут же в рот кляп. Постарайтесь особо не применять силу, но если они не будут слушать – просто вломите уродам. И побыстрее тащите их сюда, пока не очухались».

План прост. Группа курсантов-спецназовцев ночью проходит 10 километров по бушу, выходит в район КПП на дороге Катима Мулило – Рунду и похищает караульных. Собственно вот. Всё просто. Прийти, сделать, уйти. Я напросился с ними, чтобы увидеть все своими глазами.
Со своей стороны я видел в этом плане несколько неувязок. Ну, например – ничего не подозревающие караульные были вооружены оружием, снаряженным боевыми патронами. Они не знали, что мы собираемся нанести им визит. И если прямо посреди ночи они обнаружат рядом с собой толпу людей, с измазанным гримом лицами, да еще и с оружием – то вполне вероятно, что откроют огонь на поражение.
Но – это была тренировка спецназа, а эти парни не признают игры понарошку с холостыми зарядами. «Это единственный способ тренироваться по-настоящему», - объяснил майор, отвечающий за подготовку. Завтра ему придется изыскивать способ, как объяснить начальнику караула похищение его солдат. Но это завтрашняя проблема.
Когда мы крались по дороге, подбираясь к палатке, один из спящих громко испортил воздух. Мы замерли, вслушиваясь, не проснутся ли его товарищи. Нет, никто не пошевелился.
В палатку я не пошел, оставшись вместе с резервной группой. Эти парни не желали, чтобы журналист завалил всю операцию в самый неподходящий момент – и в результате вылететь с курса.

Бедняги караульные так и не поняли, что с ними случилось. Я слышал, как кто-то крикнул от страха, слышал, как с грохотом упал железный шкафчик, а потом койка. Я также слышал несколько глухих шлепков – как будто мешок с песком упал на землю.
«Лежать смирно!» - прошипел кто-то яростным шёпотом. Хлоп! Похоже, мешок упал еще раз.
Спустя две минуты из палатки выволокли четверых солдат в одном нижнем белье – руки связаны за спиной, головы замотаны бинтами, как в фильме «Человек-невидимка» - и увели в ночь.
Они были дико напуганы. Скорее всего, они решили, что их похитили боевики СВАПО. «Ну, это отучит их оттого, чтобы спать на посту», - пожал плечами майор.
Спустя два часа солдат, все еще ничего не понимающих, вернули обратно на пост и освободили.

Спецназ готовят жестко. Эти парни – элита, и их тренировки показывают, почему это так. Только самые лучшие могут дойти до конца.
Те, кто пройдет весь этот невероятно сложный курс получат маленький значок – кинжал, обрамленный лавровым венком. Собственно вот в этом и весь смысл – в квалификационном знаке военнослужащего частей специального назначения, символе, выделяющего бойца из толпы всех остальных.
Хотя вооруженные силы по понятным причинам не стремятся раскрыть точное количество знаков, врученных с 1973 года, с момента создания спецназа, наши источники говорят, что их число варьируется между 600 и 700. Около 200 принадлежат действующим военнослужащим.
Подготовка спецназовца начинается сразу же по окончании отбора – курсант приступает к этапу, который называется «Индивидуальная подготовка специального назначения». Ее смысл заключается в том, чтобы курсант уяснил роль солдата спецназа в системе вооруженных сил, а также научить его использовать различные виды вооружения. По понятным причинам, в своей деятельности спецназ применяет самое разнообразное оружие стран коммунистического блока.
«В этом все дело», - пояснил подполковник. – «Если ты берешь боеприпасы и запчасти у врага, то это облегчает жизнь нашим снабженцам. Кроме того, в бою это может подарить солдату несколько драгоценных секунд – скажем, противник его примет за своего, поскольку он будет с каким-нибудь коммунистическим оружием».

За индивидуальной подготовкой следует парашютно-десантная, а после нее – курс обращения с малыми плавсредствами, который проводится в 4-м разведывательно-диверсионном полку в Лангебаане. Там курсантов учат, как задействовать в операциях каноэ и надувные лодки. «Для многих африканцев это самая серьезная часть подготовки», - говорит майор.
«Некоторые из них никогда не видели моря, а многие вообще не умеют плавать, так что мы начинаем с азов. Но, в общем и целом, к концу этого этапа они все очень прилично плавают».
После этого начинается этап, называющийся «Знай своего противника» - или как его все называют «Темная фаза». «Я готов пройти еще раз все что угодно – только не это», - признался мне один из курсантов за 4 дня до своего выпуска. Лейтенант из парашютного батальона в Блумфонтейне, решивший пойти в спецназ, поскольку, как он считал, его жизнь была пресной.
«Вот я смотрю на парней, которые только-только прошли отбор – они считают, что самое страшное уже позади. Ну-ну, по сравнению с «Темной фазой» всё, что они испытали – это детская прогулка».
Его сухощавое тело кажется свитым из канатов – за год интенсивных тренировок мускулы превратились в сталь. Он из тех людей, которых хочется иметь на своей стороне в бою – но и он ёжится от воспоминаний.
Я встречал его несколько раз в различных местах, в том числе и на Границе – когда собирал материал для этой статьи. И я могу сказать, что мы с ним стали приятелями. В отличие от своих товарищей он очень редко ругается или богохульствует. «Если меня спросят, что было самым тяжелым – я отвечу: «Темная фаза», вне всякого сомнения». Изредка он употребляет непечатное словечко – что указывает на его эмоции.
«Если мне скажут пройти её ещё раз – я, пожалуй, отвечу, что с меня хватит и уйду.
Тебя привозят в Фалаборву, далее посылают на марш через буш. А потом, когда ты идёшь и любуешься природой, ты неожиданно попадаешь в засаду. Тебя берут в плен черные инструктора, одетые как терры».

Мы сидим на веранде прибрежного отеля в Дурбане и пьем холодное пиво. Он рассказывает мне историю о том, что такое «Темная фаза». Толпы отдыхающих прогуливаются по дорожкам. Его рассказ кажется чем-то далеким и не поддающимся пониманию – настолько он не соответствует обстановке; что-то из другого мира, из другого измерения.
«Тебя держат под прицелом и раздевают догола», - говорит он ровным голосом. Мысленно он опять переживает этот опыт. Я хочу задать вопросы, чтобы прояснить некоторые моменты, но опасаюсь прервать ход его мыслей.
«Затем начинается гонка. Голые, в чем мама родила, мы бежим через буш, подгоняемые инструкторами. Если мы замедляем темп из-за колючек или кустарников, то нам тут же достается прикладами. Если кто-то падает, то его от души пинают, пока он не встанет».
Он ведет свой рассказ в настоящем времени, переживая заново те моменты; затем неожиданно он переходит на прошедшее время. В ходе интервью он несколько раз меняет времена. Он рассказывает как уставших, окровавленных, все в синяках, и самое паршивое – голых, их гнали 8 километров до «вражеской базы».
«Место было устроено в точности как лагерь террористов: флаги, плакаты, портреты их вождей, все тютелька в тютельку. Если бы мы не знали, что эти «терры» – наши парни, то полное впечатление, что мы находились где-то в Замбии.
Инструкторы свое дело знали туго. Они играли на наших ощущениях, как джазовый пианист ведет джем-сессию. Они нас целенаправленно ломали, до тех пор, пока мы не превратились в пластилин, из которого они могли делать всё, что угодно».

Метод ломания прост – именно так противник и действует. У «пленного» отбирают одежду, что моментально ставит его в чрезвычайно неудобное положение. Он ощущает себя беззащитным. Это все равно как если ты моешься в ванной и вдруг слышишь, как в твой дом залез грабитель.
Затем воля пленного к сопротивлению методично ломается – через издевательства и лишения. Иногда прибегают к насилию, но чаще достаточно просто угрозы это насилие применить. В течение нескольких первых дней пленных не кормят – или дают очень мало еды. Им также не дают спать – либо дают, но ровно настолько, чтобы они ощущали постоянную усталость. Все равно, что дать голодающему ровно столько еды, чтобы у него пошла слюна и начал выделяться желудочный сок – но не более.
«Я точно не помню, когда это случилось», - продолжает лейтенант, - «на третий, а может быть на четвертый день – ощущение времени теряется полностью. Инструктора появились с мусорным ведром и собрали нас на плацу. Затем один из них, черный парень сказал: мы вас собирались сегодня покормить, но колонна с едой попала в засаду, устроенную расистами, так что это все, что мы вам можем дать. Затем он пнул мусорное ведро, оно опрокинулось, и по плацу раскатились овощные очистки и остатки еды. Ну, знаете, те пищевые отходы, которые столовые отдают фермерам-свиноводам как пойло для хрюшек, помои, проще говоря.
Черт побери, мы стояли несколько секунд и потом все как один кинулись к этим отходам, жадно их подбирая и запихивая в рот.
В течение дня мы слушали лекции, проходили революционную подготовку и маршировали, как это у коммунистов делается. Нам рассказывали, что армия ЮАР угнетает всех и вся, но очень скоро Азания станет свободной. Я скажу так, что через какое-то время ты искренне начинаешь этому всему верить».

Он рассказывал, я подливал ещё пива. Его история звучала хаотично, не в хронологическом порядке – скорее как коллекция воспоминаний, вызванных той или иной ассоциацией. Иногда его товарищи вставляли свои реплики, но в основном рассказывал он.
«Как-то раз нам выдали трусы – нам сказали, что мы себя хорошо вели. Но тем же вечером нас куда-то отвели и усадили в яму.
Нас заставили отрыть яму, около метра глубиной и приказали сесть там на корточки. Затем ее завалили, так, что наружу торчали только шея и голова. На первый взгляд – пустяки, но уже через какие-то минуты самые сильные и крутые парни начали орать и умолять, чтобы выпустили.
В другой они приехали с кучей ботинок и свалили ее на плацу. В общей сумятице я умудрился отхватить себе два левых башмака – один четвертого размера и один девятого. Но я честно скажу, я в буквальном смысле плакал от радости, что что-то могу нацепить на свои ноги, чтобы их защитить».
Смысл этапа «Знай своего противника» заключается в том, чтобы дать курсанту на себе прочувствовать, с чем он может столкнуться, если его захватят в плен. Он получает представление о технике допросов, знакомится с методами пыток, а также учится противостоять этим мерам.
«Военнослужащие спецназа действуют глубоко в тылу противника», - пояснил майор-инструктор. – «Всегда есть вероятность, что они могут попасть в плен – таким образом, они будут знать, что их там ожидает и как с этим справиться».

Существенная часть подготовки спецназа строится вокруг выживания и умения выйти живым из различных ситуаций. Кроме курсов по подрывному делу, взаимодействия с ВВС, боя в условиях буша или города по программе действий малых подразделений, курсанты проходят интенсивный курс «выживания в буше, умения читать следы и уклоняться от преследования».
У них вырабатывают навыки необходимые для того, чтобы остаться в живых, если они окажутся вне досягаемости своих баз или в окружении. Их учат, как находить воду, какие растения можно использовать в пищу, как делать веревки из коры и ставить силки на живность. Они разводят костер без помощи спичек, ориентируются в буше и могут определить время с точностью до нескольких минут, глянув на солнце. По сути, они становятся бушменами.

Переход от горожанина к бушмену, как правило, проходит гладко и без проблем. «Когда ты в первый раз смотришь на крысу или дохлую гиену, то думаешь, что никогда и ни за что её не съешь», - говорит сержант-инструктор, ветеран войны в Родезии с 18-летней выслугой.
«Но довольно быстро оказывается, что ты можешь есть абсолютно всё. Когда ты голоден, то поджаренная на палочке крыса кажется просто деликатесной колбаской».
Но вот что именно заставляет человека проходить через эти испытания, ради шанса стать спецназовцем?

За эти месяцы, что я собирал материал для статьи, я много раз беседовал как с курсантами, так и со спецназовцами, пытаясь понять, что ими движет?
Я должен признаться, что еще до написания статьи у меня уже было сформировано предвзятое мнение по этому вопросу. Я был уверен, что эти парни – суть «городские ковбои», которые вместо зубочистки используют нож-боуи, а на шее носят ожерелье из ушей убитых терров.
Увы, я был изрядно разочарован: я нигде не видел ни жутких ножей, ни отрезанных мочек уха. (Правда, надо признаться, один случай меня потряс – я собственными глазами наблюдал, как один старший офицер откусил от бокала для вина неплохой кусок, тщательно разжевал его в крошку и с наслаждением проглотил – как если бы это была дорогая икра. Это случилось в Каприви и мы уже были крепко нагружены алкоголем – но впечатление, тем не менее, было изрядное).
Я общался со спецназовцем, который до этого был банковским клерком, другой до службы работал в отделе кадров горнодобывающей компании. Кроме того, я разговаривал со студентом, бросившим университет, с большим количеством бывших родезийцев и парней из других частей ВС ЮАР. Был там также, например, здоровенный инструктор-ирландец: свою военную карьеру он начал в Королевской Морской пехоте, продолжил в САС Родезии и, в конце концов, перебрался в ЮАР.
Поначалу они все ко мне отнеслись с подозрением – поскольку были уверены, что все журналисты являются, как минимум, подрывными элементами. Но с течением времени и за добрым общением с пивом в разных частях страны, барьеры недоверия начали постепенно разрушаться – и за фасадами стали проступать реальные люди.
Я старался воздерживаться от вопросов, касающихся операций или других тем, которые могли бы привести к проблемам, связанным с безопасностью. Я полагаю, что они это оценили – и когда они уверились, что я не намерен делать им ненужную рекламу, то успокоились и расслабились.

Позже мне рассказали – не вдаваясь в детали – об одной из операций, проведенной в некой африканской стране несколько лет назад.
Осеннее утро выдалось прохладным. Было немножко зябко – все-таки приближалась зима. На востоке заблистали первые лучи солнца – но за исключением ковырявшихся в пыли куриц, да редких прохожих, на улицах никого не было – африканская столица безмятежно спала.
В типичном африканском «отеле», на окраине пригорода, также все было тихо. Это, конечно, был не «Холидей Инн» - скорее просто огороженная территория с бараками. Но южноафриканская разведка получила информацию, что 3 из 15 комнат в этом «отеле» на постоянной основе занимает Африканский Национальный Конгресс. Все указывало на то, что это место являлось перевалочным пунктом для террористов, направляющихся в ЮАР.
Агентура на месте выяснила, какие комнаты занимают террористы из АНК – а спецназ получил точные сведения, куда именно направляться и что делать, благо практики у спецназа было в избытке.
Был отдан недвусмысленный приказ – постояльцы этих трех комнат должны быть уничтожены, но что касается других людей, проживающих в отеле, то с их головы не должно было упасть ни волоса.
Операция преследовала две цели: во-первых, хорошенько прищемить хвост АНК, а, во-вторых, показать всем, что ЮАР способна нанести удар по врагам, где бы те ни находились.

Утром понедельника жители города проснулись от глухого рокота вертолетных лопастей – над окраиной зависли шесть винтокрылых машин.
В это же время над военной базой, располагавшейся менее чем в километре от цели, пролетел южноафриканский самолет и сбросил листовки. Командующий операцией, находившийся в самолете, через громкоговорители объявил солдатам, что операция южноафриканцев ни в коем случае не направлена против вооруженных сил – и попросил военных оставаться на своих местах.
Через 34 секунды после высадки десанта, первая комната в отеле была зачищена. Спустя 12 минут с начала операции, спецназ уже летел обратно – оставив в отеле тела трех убитых террористов. Вот это и называется – мгновенный визит.
Но что заставляет человека выбирать такой образ жизни и заниматься этим? На этот вопрос отвечали по-разному.
«Патриотизм», - говорили молодые солдаты, в большинстве своем призывники. – «Это возможность служить своей стране».
Но почему-то в этом ответе не хватало убедительности. Заранее заготовленный ответ, убедительное объяснение – но не полная правда.
«Мы все так поначалу говорили», - сказал один из ветеранов. – «Люди именно это хотят и услышать. Это почему-то выглядит более допустимым вариантом ответа, чем честно сказать, что мое «я» заставляет меня выйти в элиту, не быть в общем стаде. Ну и кроме того, обычная любовь к приключениям и удовлетворение от хорошей войнушки».
«Многим из нас просто нравится воевать», - сказал мне ирландец. – «Будучи профессиональным военнослужащим, ты именно к этому и готовишь себя».

Может быть, у спецназовцев и есть это желание – быть в элите и требовать к себе соответствующего отношения – но я обнаружил интересную деталь: каждый раз когда я сидел с ними в каком-нибудь гражданском пабе, они держались довольно замкнуто.
Когда их спрашивали, из какой они части, то в ответ они обычно мычали что-то неопределенное. Они никогда не признавались в том, что они из спецназа – и такое молчание не имело ничего общего с тем, чтобы сохранить в тайне свои имена или какими-то военными секретами.
«Дело в том, что слишком много развелось парней, который заявляют, что они из спецназа», - пояснил один из бойцов. – «Мы их называем jammies (медокрадами). Они повсюду носятся и называют себя спецназовцами – из-за них о нас идет дурная слава».



Изображение

Изображение

Изображение
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 07 окт 2010, 14:18

Растяжки в поленнице
5 октября 2010 года
Бриджид Примроуз

Меня много раз просили рассказать – каково это было: расти и жить в Африке? Я могу поделиться только своими личными впечатлениями, и я надеюсь, что читатели смогут получить хотя бы небольшое представление о том, как было тогда, и что там сейчас.
После Второй Мировой войны, когда страны разделились, а в головах всех жила идея о мире, много белых семей из Европы и Великобритании решили переселиться в Африку и начать там новую жизнь – на небольшом участке земли, но с большими надеждами на будущее. Они оседали в разных африканских странах: на севере и на юге, на востоке и на западе. Они приезжали, чтобы влиться в те общины белых людей, предки которых сделали Африку своим домом.
Молодые и старые, приехавшие и родившиеся там – они работали бок о бок, и постепенно Африка стала превращаться в замечательное место, где возможности были у каждого, а мечты – сбывались.
Я родилась в одной из таких стран. Тогда она была известна под именем Южная Родезия. Вместе с Северной Родезией и Ньясалендом она составляла Федерацию Родезий и Ньясаленда. Южная Родезия была самоуправляющейся колонией, в то время как Северная Родезия и Ньясаленд имели статус протекторатов.
Мое детство было босоногим и беззаботным. Мне ничего не грозило, я всегда была защищена, никогда не мерзла или голодала, и самое главное – мне позволяли быть ребёнком.
В то время о политике в присутствии детей не говорили – и я этому рада. Потому что я уверена, что та волна либерального образа мыслей, которую нес прилив перемен из Европы и США, могла изменить мою – тогдашнюю – идеальную жизнь ребёнка.
По всей Африке пошёл призыв к созданию независимых государств; и вскоре мы увидели, как они начали возникать – одно за другим. Где-то процесс был мирным, но чаще всего там немедленно начиналась война, до тех пор, пока не устанавливался какой-то баланс, а в кресло главы государства прочно усаживался диктатор.
Белые в Родезии не желали пускать на распыл все, что они с таким трудом строили. 92% всей сельскохозяйственной продукции производили белые фермеры. Заводы и фабрики повсеместно работали, а уровень образования в стране был одним из самых высоких в мире.
Южная Родезия была житницей Африки, на ее плодородной почве росли разные культуры, пасся скот, работали табачные фермы. У нас было все – и мы это ценили и старались, чтобы так было и дальше.
Однако, благодаря ряду либерально мыслящих (большинство из которых не знали где вообще расположена Южная Родезия), а также школам при христианских миссиях (в которых аборигенов учили ненавидеть белых) ситуация начала меняться к худшему. Черные террористы начали проникать в Южную Родезию и вырезать белых.
В 1963 году Федерация Родезий и Ньясаленда распалась, а в 1965 году премьер-министр Ян Смит объявил независимость Южной Родезии.
Нападения террористов происходили все чаще и чаще. Основными целями были белые фермерские хозяйства – но белые фермеры носили оружие и давали террористам отпор. Позже террористы начали уничтожать христианские миссии – те самые, в которых их когда-то учили, насилуя и убивая белых монахинь.
Что интересно, каждый более или менее известный террорист той войны между черными и белыми, учился в школе при христианской миссии – и Роберт Мугабе не исключение.
В то время как либералы по всему миру поддерживали террористов и радовались гибели белых, родезийская армия сражалась с врагом по методу «выследи, поймай и убей».
Я помню, как-то раз летом мы поехали на выходные в красивейшие горы Матопос, неподалеку от Булавайо. Мы хотели встать лагерем, как обнаружили ручную гранату с натянутой проволокой, спрятанную в поленице, предназначавшейся для туристов. Мы свернулись и поехали обратно домой.
Я помню, как убивали и насиловали моих друзей и подруг, я помню, как террористы сбивали гражданские самолеты родезийских авиалиний, я помню, как озверевшие негры забивали до смерти белых на улицах Солсбери.
Обо всем этом миру практически не сообщалось.
В конце концов, из-за экономических санкций и давления со стороны мировой общественности белые родезийцы сложили оружие. А либеральное правительство очень быстро превратилось в однопартийную диктатуру, во главе которой встал неуравновешенный Роберт Мугабе. И возникла Республика Зимбабве.
С той поры прошло уже много лет. С обеих сторон люди испытали чудовищные страдания. Безработица только растет. Инфляция взлетела до невероятных высот.
Ну и где все эти либералы, которые так хотели появления черного Зимбабве?
Они приложили все усилия, чтобы уничтожить великую страну – а когда все начало рассыпаться, то повернулись спиной, не желая видеть плоды трудов своих.

White men made great Rhodesia – black men made Zimbabwe ruins
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 22 окт 2010, 00:39

Виллем Штеенкамп. Пограничная война

    Чтобы понять, что такое «Пограничная война», необходимо также знать кое-что о том месте, которое за два прошедших столетия, называлось по-разному – в последние годы Юго-Западная Африка/Намибия, а сейчас просто Намибия.
    Географически она огромна – особенно если сравнивать с крохотными европейскими странами: 823 тысячи квадратных километров, с юга она граничит с ЮАР, с востока – с Ботсваной, с севера – с Анголой и Замбией, а на западе её омывает Атлантический океан. В основном Намибия представляет собой плато, расположенное на высоте от 900 до 1200 метров над уровнем моря с длинными горными хребтами, тянущимися с севера на юг.
    Намибия, если прибегать к помощи штампов – страна контрастов. Местность там варьируется бесконечно, порой пейзаж меняется настолько резко, что путешественнику бывает трудно поверить в то, что он находится в пределах одной страны. Там, например, есть Намиб, одна из древнейших пустынь на планете Земля – ее западный край, спускающийся к морю, известен своей суровой и резкой красотой. Кроме того, в мире его знают как «Берег скелетов», столетиями губивший корабли и людей. В наши дни эта мрачная слава несколько отступила – «Берег скелетов» сегодня известен залежами алмазов и других минералов, таящихся под его смертельными песками.
    В течение 30 лет над Немецкой Юго-Западной Африкой развевался имперский флаг. Энергичные и упорные немцы развивали территорию, впервые проложив на ней авто и железные дороги, построив больницы и структуры государственной власти. В то же самое время, они правили железной рукой – и подобно всем колониальным державам, порой не интересовались ни состоянием уровня жизни подданных, ни тем более их правами.
    В 1915 на территорию вошли южноафриканцы – от имени Великобритании – и отбили территорию у немцев. После Первой Мировой войны Лига Наций объявила Юго-Западную Африку подмандатной территорией (категория «С»), даровав Южной Африке право управлять ей, фактически как пятой провинцией – «на благо населявших ее жителей». Мандат содержал ряд условий и обязывал правительство Южной Африки ежегодно представлять в Лигу Наций доклад о состоянии территории.
    После Второй Мировой войны Лига Наций почила в бозе, но Южная Африка продолжала управлять Юго-Западной Африкой, руководствуясь духом и принципами старого мандата – отказываясь признавать то, что обязательства Лиги Наций перешли к ООН. ООН, в свою очередь, безуспешно пыталась доказать, что ЮЗА должна перейти под опеку ООН.
    В 1949 году правительство доктора Даниэля Малана1, сменившее кабинет Яна Смэтса, даровало ЮЗА значительную часть автономии. Законодательная Ассамблея страны, сформированная после Первой Мировой войны, стала полностью выборным парламентом, которому была передана значительная часть функций государственного управления. У ЮЗА была куда большая автономия, чем у четырех провинций Южной Африки. Но Южно-Африканский Союз, тем не менее, продолжал осуществлять общее руководство территорией. В парламенте Южной Африки ЮЗА была представлена 6 депутатами и 4 сенаторами.
    В 1953 году при ООН был создан комитет, призванный изучить и представить ООН доклад о состоянии дел в ЮЗА – поскольку Южная Африка такой доклад представить отказывалась. В 1955 и 1956 годах вопрос о том, кто должен осуществлять контроль за ЮЗА дважды рассматривался во Международном суде.
    Именно тогда и были посеяны первые семена повстанческого движения в ЮЗА – причем это случилось за полторы тысячи километров, в Кейптауне, где 33-летний ветеран Второй Мировой войны и бывший служащий железнодорожной полиции Герман Тойво я Тойво2, основал политическое движение «Конгресс народа овамбо», ОПО (OPO – Ovambo Peoples Congress).
    Прежде чем начать историю собственно о Пограничной войне, мы должны также кое-что рассказать о населении теперешней Намибии. Этой территории много чего не хватает – но более всего ей не хватает людей. На огромном – втрое больше чем ФРГ – пространстве живет немногим более миллиона человек. В ноябре 1986 года главнокомандующий Территориальными силами ЮЗА генерал Георг Майринг3, говоря о ЮЗА, иронически заметил, что «хотя её территория составляет четыре пятых от ЮАР, на ней проживает столько же народу, сколько на популярном британском курорте Блэкпул».
    Урбанизация сыграла свою роль, но, тем не менее, большая часть этнических групп до сих пор проживает в своих традиционных местах. Каоколендеры, овамбо, каванго и капривийцы живут на своих территориях на крайнем севере страны, у границы с Анголой и Замбией. Белые, гереро и цветные, в основном проживают в центре, а нама – на засушливом юге. Демография во многом определила ход войны и основные очаги боевых действий. Не случайно, что основные вторжения боевиков и бои были в Центральном Овамболенде, где проживает 25% всех намибийцев, включая племена кваньяма и ондонго.
    Пограничную войну можно отнести к конфликтам низкой интенсивности, поскольку в ее ходе население регионов увеличилось, а не уменьшилось, и ни одна часть страны не была превращена в руины. Примечательно и то, что война практически не влияла на повседневную жизнь этой огромной страны.
    К югу от племенных территорий ее практически не замечали, за исключением спорадических взрывов в городах и случайных рейдов СВАПО на белые фермы в центральном регионе. В Овамболенде же местная экономика фактически из-за войны процветала. По иронии судьбы самым значительным последствием войны стало упразднение сегрегационных законов и включение негров в системы самоуправления, бывшие до того исключительно белыми. К 1988 году правительства разных уровней в Намибии в основном были уже чёрными.
    Настоящие политические изменения с 1960 года, когда ОПО стал Организацией народов Юго-Западной Африки, СВАПО (SWAPO – South West African Peoples Organization).
    Вне всякого сомнения, перемена вывески прибавила организации популярности и дала некоторую поддержку среди дополнительной части населения, но (учитывая тот факт, что за всю историю существования независимой и беспристрастной оценки этой самой народной поддержки никогда не проводилось) СВАПО так и не стало по-настоящему всеобщей представительной организацией. Отчасти в этом сыграла свою роль и застарелая племенная вражда. Хотя в головном политическом представительстве присутствовали едва ли не все члены основных этнических групп, СВАПО всегда оставалась исключительно организацией народа овамбо – на протяжении долгих лет, особенно в той части, которая и вела боевые действия.
    В частности, 95% всех боевиков СВАПО, убитых или попавших в плен за все годы войны были как раз овамбо.
    Временная штаб-квартира СВАПО была развернута в Дар-эс-Саламе, Танзания, в марте 1961 года. Правда, активная деятельность началась все же позже – в 1962 году, когда СВАПО, перенеся штаб-квартиру в столицу Замбии, Лусаку, основала боевое крыло организации, Народно-освободительную армию Намибии, ПЛАН (PLAN, Peoples Liberation Army of Namibia). Принимая во внимание абсолютное нежелание правительства Южной Африки не уступать СВАПО ни в малейших деталях (это касалось любого «национально-освободительного движения») этот момент можно в определенной мере считать неким началом войны.
    Все это время СВАПО активно вербовало бойцов для своего военного крыла – находившегося тогда в зачаточном состоянии. Поначалу дело шло с трудом, но в итоге СВАПО удалось набрать около 900 рекрутов – что называется «крестом и пестом». Часть из них была настоящими добровольцами, кого-то заманили (лживыми) посулами стипендий для учебы за границей, кого-то элементарно «зашанхаили».
    Все новобранцы проходили курс начальной военной подготовки в Танзании. Далее наиболее способные из них посылались для дальнейшей подготовки в Алжир, на Кубу, в Египет, Китай, СССР и КНДР. Одновременно СВАПО старалось упрочить связи с анти-португальским движением УНИТА на юге Анголы, которое постепенно начало набирать силу. Поскольку овамбо и южные ангольцы принадлежат к одной и той же этнической группе, то в будущем это могло принести большие дивиденды – как минимум беспроблемное проникновение ПЛАН в Овамболенд. Связи установились прочные – когда, например, тогда еще мало кому известный Жонас Савимби4 впервые прибыл в Анголу после 8-летнего отсутствия в конце 1966 года, то при себе у него был пистолет ТТ, личный подарок лидера СВАПО Сэма Нуйомы.
    К осени 1965 года ПЛАН была готова приступить к засылке в страну боевиков – и в сентябре шесть подготовленных бойцов перешли границу, пройдя из южной Анголы в Овамболенд. Необходимо заметить, что труда это никакого не составило – фактически, граница тогда существовала только на бумаге и ее в рутинном режиме охраняла (если можно так сказать) горстка полицейских ЮЗА (которых в стране насчитывалось всего 600 человек).
    Повстанцы немедленно принялись проводить в жизнь политическую работу, и одновременно умудрились преподать начальную военную подготовку 30 молодым овамбо – готовя кадры для будущей войны. Встревоженные племенные вожди сообщили о подозрительной активности пришельцев полиции – но за исключением рутинного наблюдения никаких действий та не предприняла.
    В феврале 1966 года вторая группа боевиков направилась в ЮЗА – и с треском провалила задание. Боевики убили двух ангольских лавочников и покупателя овамбо – наивно полагая, что они уже находятся на территории ЮЗА. Группа затем разделилась и действительно перешла границу – где и попала в руки полиции, будучи уже на территории Каванго. Местные жители мгновенно сообщили властям о появлении иноплеменных подозрительных чужаков и те, к их чести, среагировали на редкость оперативно.
    В июле 1966 года третья группа боевиков пересекла намибийско-ангольскую границу. В боевом отношении это была скверно подготовленная тактическая единица – вооруженная ассегаями и луками неслаженная команда, все члены которой получили подготовку в полудюжине стран. Это позже бойцы каждой группы ПЛАН станут проходить усиленную качественную подготовку, как правило, в одной стране и получать неплохое оснащение и вооружение. Но, несмотря на это, группа начала свою деятельность именно что с «вооруженной борьбы» - нападения на нескольких племенных вождей овамбо, обстрела дома белого фермера в районе Хрутфонтейна и обстрела пограничного поста полиции ЮЗА в Ошиканго.
    Фаза активных боевых действий длилась недолго – через пару недель вертолетный десант из полицейских атаковал и разгромил лагерь боевиков в Онгулумбаше; два боевика были убиты и девять – взяты в плен. Позже, опираясь на информацию, переданную местными жителями, полицейские арестовали еще несколько десятков (общее число взятых под стражу составило 45 человек). Эта операция положила конец проникновениям на территорию на довольно долгое время – по иронии судьбы, это был единственный лагерь, который ПЛАН смогла разместить на территории Намибии в непосредственной близости от ТВД за все 23 года войны. И он был разгромлен.
    После уничтожения этой группы в Овамболенде и Каприви стало тихо – настолько, что полиция ЮЗА вывела из этих районов свои подразделения быстрого реагирования. Но война ещё только начиналась. В октябре 1968 года две большие группы боевиков проникли в Каприви и попытались приступить к активным действиям. Реакция полиции была мгновенной – в течение недели было арестовано 56 боевиков. К концу года 178 боевиков ПЛАН было убито, либо захвачено полицией. Разрозненные остатки групп ретировались в Замбию.
    Местное население в массе своей упорно отказывалось включаться в борьбу против режима, так что боевики сконцентрировались на акциях против представителей власти. В апреле 1971 года на советской мине, заложенной боевиками в районе Катима Мулило, подорвалась полицейская машина. В течение этого и следующего года в ходе минной войны на дорогах 5 полицейских погибли и 35 получили ранения. Несколько следующих лет прошли под знаком минной войны – в борьбе против южноафриканцев (как и ранее против португальцев в Анголе) этот тип вооружений стал для боевиков основным. В ответ южноафриканцы, очень быстро разработали несколько типов машин с противоминной защитой – фактически лучших в мире. Так что эта угроза была в определенной степени блокирована – хотя до самого конца войны мирное население, в подавляющем большинстве овамбо, продолжало гибнуть от мин установленных боевиками.
    К концу 1973 года правительство ЮАР, наконец, поняло очень неприятную вещь. Значительный контингент южноафриканской полиции, САП (SAP, South African Police) в рамках взаимопомощи фактически на постоянной основе находился в Родезии, ведущей свою войну против террористов. Для населения Южной Африки секретом это не являлось и народ, в основном, поддерживал такие меры. Но вот то, что население не знало (а правительство понимало очень хорошо) – так это то, что у САП просто не хватит людских ресурсов, чтобы одновременно поддерживать закон и порядок в ЮАР, обеспечивать безопасность на границе ЮЗА и воевать в Родезии. Вопреки мифам, САП никогда не была огромной и разветвленной структурой – полиция республики вместо этого делала акцент на качестве и эффективности своей работы. Но три одновременных серьезных задачи для нее – это было уже слишком.
    Таким образом, было решено, что ответственность за поддержание порядка на границе и проведение контр-террористических операций в ЮЗА возлагается на плечи САДФ, вооруженных сил ЮАР (SADF, South African Defence Force). Полиция ЮЗА возвращается к обычному несению своей службы, хотя и сохраняет в своем составе небольшой анти-террористический отряд.
    Дату перехода территории под контроль САДФ назначили на 1 апреля 1974 года, и вся вторая половина 1973 года прошла под знаком наращивания присутствия личного состава вооруженных сил ЮАР в оперативной зоне.
    Первый военнослужащий погиб на этой войне в конце июня 1974 года. Адмирал Хьюго Бирманн, начальник штаба САДФ, объявил о гибели лейтенанта Фредди Зили, добавив, что молодой офицер погиб «в бою с группой террористов, которые попытались перейти южно-африканскую границу… подразделение вооруженных сил уничтожило и ранило некоторое число боевиков».
    Насколько известно, 22-летний Зили был первым южноафриканским военнослужащим погибшим в ходе боевых действий. Обстоятельства его гибели держались в секрете – даже его родителям не сообщили, когда и где именно он погиб – и остаются таковыми по сей день5. На тот момент широкой публике даже не было известно, в каком подразделении он служил – хотя на похоронах Зили (со всеми воинскими почестями) в его родном городе Альбертон, около Йоханнесбурга, на его гробе вместе со шпагой лежал зеленый пехотный берет. Много позже выяснилось, что он служил в элитном разведывательно-диверсионном отряде, предшественнике нынешних разведывательно-диверсионных полков. Спустя шесть месяцев после его гибели, его родители получили посмертную награду сына за мужество и героизм – «Медаль Лаува Вепенера» (одну из высших воинских наград ЮАР).
    В ЮАР мало кто тогда понимал, что война выходит на новый уровень – и последствия этих изменений будут самыми радикальными, а адмиралу Бирману придется пожалеть о своих обещаниях широкой публике, что южноафриканские солдаты не будут вторгаться в сопредельные государства.
    Вплоть до конца первого квартала 1974 года режим португальского премьер-министра Марселу Каэтану действовал в теснейшем взаимодействии с Южной Африкой – в части касающейся противоповстанческих операций в ЮЗА. Португальская армия не давала боевикам ПЛАН использовать южную Анголу ни как трамплин для проникновения в Овамболенд, ни как убежище.
    Но одновременная затяжная анти-террористическая война в трех португальских провинциях – Ангола, Мозамбик и Гвинея-Биссау – поставила к 1974 году Португалию, одну из беднейших стран Европы, на грань экономического и морального коллапса.
    Только в одном 1974 году, в Анголу, на склады МПЛА из Дар-эс-Салама и Браззавиля было поставлено произведенного в СССР тяжелого вооружения на шесть миллионов долларов – включая 122-мм РСЗО БМ-21 «Град», устаревающее, но чрезвычайно эффективное оружие, особенно против солдат-африканцев. Большое количество военных кадров МПЛА было приглашено в СССР на учебу. (Справедливости ради, надо отметить, что это случилось только после того, как в июне 1974 года КНР направил ФНЛА своих инструкторов и поставил около 500 тонн легкого стрелкового вооружения – не считая большой поставки оружия из Румынии в августе того же года).
    В дополнение к этому, все большее число кубинских военных советников и инструкторов тайком прибывало в Луанду. Долгие годы сторонники СВАПО и МПЛА заявляли, что первые кубинцы прибыли в Анголу только в конце 1975 года – «для отражения южноафриканской агрессии». На самом деле Агостиньо Нето6 и Фидель Кастро были давними друзьями, и Куба регулярно снабжала Нето телохранителями и инструкторами, начиная с 1966 года.
    Ангола начала с неприличной скоростью скатываться в хаос – в стране враждовали три группировки. Что касается Савимби, то для него эта борьба была вопросом выживания, но вот Нето и Роберту7 боролись за власть в стране. В июле МПЛА выиграла первый раунд, выбив ФНЛА и УНИТА из Луанды и обозначив свое присутствие во всех значимых населенных пунктах между Луандой и границей с ЮЗА.
    Для южноафриканцев это было лишним свидетельством того, что ситуация становится чрезвычайно серьезной и чревата тяжелыми последствиями. Через границу тысячами хлынули беженцы, принося с собой известия о том, что МПЛА делает ставку на кубинский контингент. Позже эти слухи подтвердились – в постоянных транс-граничных рейдах САДФ в качестве трофеев захватывала кубинское снаряжение и обнаруживала склады с кубинским вооружением; это дало официальным лицам ЮАР возможность заявить о том, что «ситуация с безопасностью в южной Анголе предстает в совершенно ином свете».
    Американское вмешательство в события было незначительным – если верить Джону Стоквеллу, прибывшему прямиком из павшего Сайгона в наспех развернутую резидентуру ЦРУ в Анголе в 1975 году. В телевизионной программе 1984 года, Стоквелл (к тому времени порвавший с ЦРУ и ставший одним из самых яростных его критиков) рассказал о том, как проходил первый брифинг, посвященный ангольским событиям – с участием директора ЦРУ и представителей Совета по национальной безопасности:
    «Директор ЦРУ сказал: - Господа, вот карта Африки, и вот Ангола. В Анголе сейчас три национально-освободительных движения. Есть ФНЛА, во главе с Холденом Роберту – это хорошие парни. И есть МПЛА, во главе с Агостиньо Нето, сумасшедшим поэтом-пьяницей марксистских взглядов. Это плохие парни. – Они использовали именно эти термины: «хорошие парни» и «плохие парни», с тем, чтобы люди из СНБ могли уяснить, в чем суть».
    Причина, по которой в тот момент не был упомянут Савимби, вне всякого сомнения, кроется в том, что (как пишет Стоквелл), «никто про Савимби ничего не знал. Имя Савмби не звучало на дипломатических раутах, в отличие от имен представителей МПЛА и ФНЛА. Савимби тогда был в Анголе и занимался своим делом».
    Факт заключается в то, что в течение ключевых первых шести месяцев 1975 года, правительство США вообще не предпринимало никаких шагов в отношении Анголы. Отчасти это объясняется традиционной американской зашоренностью и узостью интересов. Кроме того, США все еще пребывали в состоянии нервного срыва от войны во Вьетнаме и вряд ли могли предпринять какие-то решительные действия – и одновременно страна потихоньку готовилась к очередным президентским выборам, которые, как известно, парализуют все политические начинания.
    И таким образом Южная Африка оказалась втянута в разгоравшуюся войну, которой предстояло продлиться еще 15 лет.
    Описывая вовлеченность Претории в ангольские дела, обычно не скупятся на крепкие эпитеты, вроде «неприкрытого расизма» или «махрового неоимпериализма». Стоквелл полагает, что ЮАР решила вступить в войну (под влиянием Вашингтона) чтобы использовать боевые действия в Анголе, как предлог для того, чтобы требовать в дальнейшем от США поддержки своей политики.
    Пограничная война все еще была конфликтом низкой интенсивности – но постоянные боестолкновения, закладка и подрывы мин, частые минометные обстрелы очень быстро привели к тому, что список потерь начал расти. Боевики ПЛАН, действовавшие в привычных для себя условиях против относительно неопытных подразделений САДФ, старались извлекать максимум пользы из ситуации – САДФ, как правило, в ответ только увеличивали анти-повстанческие операции.
    Война набирала обороты. Боевики зачастую действовали большими группами и без колебаний вступали в бой. У определенной части населения ЮАР сложилось ошибочное мнение, что боевики ПЛАН всегда отступают, если их атакуют и в бой не ввязываются. Это было не совсем так. Типичное боестолкновение выглядело следующим образом – короткая и яростная перестрелка, после чего боевики быстро отходили к ангольской границе или же рассыпались по бескрайним равнинам Овамболенда. В противном случае они превращались в мишени для южноафриканских вертолетов и отрядов быстрого реагирования.
    Пограничная война длилась 22 года (если считать ряд столкновений, произошедших уже после перемирия, то и 23). Если считать материальные потери сторон, то в любой валюте счет шел на миллиарды, а в людских потерях счет исчислялся тысячами, особенно в южной Анголе.
    Точные цифры потерь, вероятнее всего, никогда не будут установлены. Южноафриканские источники приводят такие данные о погибших по состоянию на 1 ноября 1988 года: 715 военнослужащих и полицейских, 1087 намибийских мирных жителей и 11291 боевиков ПЛАН и ангольских военнослужащих. Вполне возможно, что число умерших боевиков ПЛАН выше – учитывая, что у них не было доступа к квалифицированной медицинской помощи, как это было у военнослужащих САДФ.
    Эти цифры не включают в себя тысячи погибших боевиков УНИТА, а также потерь кубинцев и ангольского населения, истребленного в ходе гражданской войны, которая шла рука об руку с Пограничной.
    Если сравнивать с гигантскими потерями Мировых войн, то число погибших и оставшихся инвалидами не производит впечатления. Но по стандартам южной Африки, где пространства огромны, а население рассеяно, эти цифры запредельно велики – в частности для Анголы, которой еще только предстоит залечивать раны и восстанавливать потери.
    Интересная тема для размышлений: была ли у СВАПО такая острая необходимость браться за оружие в 1962 году? Может, было бы лучше вести борьбу за независимость Намибии на национальном и международном политическом ринге – вместо того, чтобы воевать?
    Ответ на первый вопрос – «нет», на второй – «да». Но вопрос необходимо рассматривать в контексте своего времени. 1960-е годы были эпохой «борцов за свободу», а не тех, кто ведет переговоры. Да и в любом случае тогдашнее правительство ЮАР не было расположено к переговорам с откровенно революционной организацией, которую поддерживала Москва.
    Ряд наблюдателей и экспертов (особенно в те моменты, когда им нечем было заняться) сделал модным теорию, что война не ускорила движение ЮЗА к независимости, но наоборот, тормозила ее. Так это или нет? На этот вопрос однозначного ответа нет.
    Другой любопытный вопрос: должны ли были южноафриканцы брать на себя уничтожение боевиков? Оставив в стороне личные пристрастия, я бы ответил, что у них просто не блюло альтернативы, особенно с того момента, когда стало понятно, что это всерьез и надолго. Операция «Саванна» поставила точку в этом вопросе. После 1976 года, когда стало очевидным, что новый режим Анголы будет оказывать полную поддержку СВАПО, пути назад уже не было. Ирония заключается в том, что семена СВАПО были посеяны в 1950-х годах, но плоды принесли только к концу 1960-х – когда общий настрой радикально изменился.
    В том, что Ангола так стремительно скатилась в хаос, во многом виноват СССР – а точнее его подрывная деятельность. Вполне возможно, что русские не действовали по заранее намеченному плану, а просто воспользовались подвернувшейся возможностью – но это вину Москвы не умаляет. (Да и в целом теория «возможности» выглядит довольно подозрительно, если учесть, что Москва, Гавана и люди, подобные «Красному адмиралу» Роза Кутинью8 еще в 1974 году начали работать над тем, чтобы МПЛА пришла к власти).
    Также сложно избежать вопроса об Анголе, которая традиционно считается наиболее пострадавшей от войны и основной жертвой действий ЮАР. Однако в значительной части неприятностей и проблем со страной ангольское правительство должно винить, прежде всего, себя.
    За прошедшие годы часто говорилось, что тысячи молодых южноафриканцев покинули страну, чтобы избежать службы в ЮЗА – но этим словам нет ни одного сколько-нибудь весомого подтверждения. Подавляющее большинство тех, кто уехал из страны, сделало это потому, что считало двухлетнюю службу по призыву помехой в карьере и личной жизни – есть некоторая разница, не правда ли?
    И естественно Ангола не была «южноафриканским Вьетнамом», в том плане, что САДФ увязли в этой войне на длительный срок, не имея возможности ничего поделать. До середины 1980-х годов южноафриканцы делали в Анголе (особенно южной) абсолютно всё, что хотели и постоянно одерживали победы практически без потерь. Если это и был «Вьетнам» - то только кубинский. Цифры потерь среди кубинских призывников, которых посылали в Анголу, никогда не были обнародованы – ряд экспертов полагает, что счет идет на тысячи, и почти все они погибли от рук УНИТА.
    Еще одно популярное заблуждение гласит, что война разрушила «миф о военном превосходстве ЮАР». Эта хлесткая фраза при упоминании Пограничной войны звучит практически постоянно, но правды в ней ни на грош. Военное превосходство Южной Африки – это последнее, к чему можно приложить понятие «миф», неважно о каком времени мы говорим.
    В отличие от почти что всех остальных армий юга Африки, САДФ являлась серьезной организацией, развивавшейся в течение десятилетий, закаленной Второй мировой войной – что превратило ее в самую организованную и самую подготовленную боевую машину в Африке. «Саванна» показала, что после 30-летней мирной передышки вооруженные силы находились не в форме, вооружение устарело, а военная доктрина и личный состав во многом закоснели – и это необходимо было менять. К чести южноафриканцев, уроки были усвоены крепко, а война стала отличным полигоном для подготовки. В результате, САДФ приобрела высочайший боевой опыт, превзойдя в боевом отношении многие армии мира.
    Можно ли сказать, что южноафриканские и намибийские военнослужащие превосходили боевиков СВАПО? Ответ «да», но при этом надо учитывать, что речь идет о не храбрости и или трусости, а о лучшей организации, лучшем планировании, лучшей эффективности и лучшей подготовке.
    Хотя все повстанческие войны заканчиваются политическим урегулированием, эта война еще раз доказала тот факт что, та сторона которая проиграла предпоследний этап боевых действий, вообще не имеет права голоса, когда война вступает в последнюю фазу и завершается не стрельбой, а шелестом бумаг за столом переговоров.
    Для тех, кто не знает – а также для тех, кто знает, но очень не хочет смотреть фактам в лицо – Пограничная война была просто конфликтом между белыми расиста ми и угнетаемыми неграми.
    Те же мужчины и женщины, кто принимал участие в Пограничной войне, знали лучше других, что, по всей вероятности, ни на одной другой африканской войне не была представлена такая разнообразная палитра принимавших в ней участие. И побудительные мотивы у них были самые разнообразные: патриотизм, политические убеждения, жажда мести, желание заработать денег, подчинение властям и т.д.
    Кто-то удовлетворял свою страсть к приключениям, потому что в определенном смысле Пограничная война была настоящей мужской войной. В большинстве случаев это были именно что непосредственные боестолкновения с противником, лицом к лицу и глаза в глаза – а не обезличенное истребление врагов с дальнего расстояния.
    Пограничную войну часто называли «колониальной» войной – но, по крайней мере, в одном аспекте она таковой не была. Ее отличало то, что воевавшие в ней не были иностранцами – в том плане, что не прибывали на поле боя из-за океана, как американцы во Вьетнам или британцы в Малайзию. Все участники были южноафриканцами разного цвета кожи и не испытывали проблем по возвращении домой9.
    В некоторых случаях разница между воющими сторонами была ничтожно (и трагически) мала: для боевиков ПЛАН с одной стороны и для солдат-овамбо из 101 батальона и полицейских ЮЗА с другой это была самая настоящая гражданская война.

=========================
1 Даниэль Франсуа Малан – премьер-министр Южной Африки с 1948 по 1954 год, один из лидеров африкандерского национализма и идеологов апартхейда.
2 Герман Андимба Тойво я Тойво – один из основателей партии СВАПО, генеральный секретарь СВАПО с 1984 по 1991
3 Георг Майринг - начальник службы связи ВС ЮАР, заместитель командующего сухопутными войсками ЮАР (1982-83 и 1987-90), главнокомандующий Территориальными силами ЮЗА (1983-87), командующий сухопутными войсками ЮАР (1990-93), командующий ВС ЮАР (1993-94), командующий НВС ЮАР (1994-98)
4 Жонас Мальейру Савимби – политический деятель, лидер одной из трех организаций, боровшихся за власть в Анголе. Группировка УНИТА, которую возглавлял Савимби, до 1974 года вела борьбу против португальского колониального режима. После левого переворота в Лиссабоне и отказа Португалии от заморских провинций, Савимби включился в борьбу за власть. С конца 1970-х годов УНИТА выступала в качестве основной оппозиционной силы в стране, ведя вооруженную борьбу против партии власти МПЛА. Убит в ходе боевых действий в 2002 году.
5 По состоянию на 2010 год обстоятельства гибели лейтенанта 1-го РДО Фредерика Зили раскрыты и опубликованы.
6 Агостиньо Нето (Антониу Агоштинью Нету) - ангольский политик и государственный деятель, первый президент Народной Республики Ангола, председатель партии МПЛА. Один из зачинателей революционного движения в Анголе. МПЛА, возглавляемая Нето, вела в середине 1970-х годов борьбу за власть в Анголе – против УНИТА и ФНЛА. Умер в Москве в 1979 году.
7 Холден Альвару Роберту - политический деятель, лидер одной из трех организаций (ФНЛА), боровшихся за власть в Анголе. Организатор «вторжения в Анголу 1961 года» - его группировка УПА уничтожила несколько тысяч мирных жителей, под предлогом революционной борьбы. В середине 1970-х годов его партия ФНЛА боролась против МПЛА, но проиграла. Умер в 2007 году.
8 Антониу Алва Роза Кутинью – адмирал португальских ВМС, португальский политический деятель, один из ведущих участников левого переворота 1974 года и лидеров левого крыла Движения вооружённых сил. Последний губернатор Анголы (1974-75).
9 По состоянию на 2010 год опубликован ряд работ, касающийся проблемы пост-травматического стресса ветеранов Пограничной войны.
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 12 ноя 2010, 09:05

Бриджид Примроуз
Unilateral Declaration of Independence
11 ноября 2010 года



    В четверг, 11 ноября 1965 года, Ян Дуглас Смит, премьер-министр Родезии объявил населению страны и остальному миру, что в связи с провалом переговоров между Великобританией и Родезией, родезийское правительство решило в одностороннем порядке объявить независимость от Великобритании. В тот день всех детей отпустили из школ, чтобы они могли услышать выступление главы правительства, пояснявшего причины этого шага. Я помню, как была рада, что отпустили рано – это как неожиданный выходной.
    До этого события, в начале 1965 года, Ян Дуглас Смит, возглавлявший партию «Родезийский фронт» одержал сокрушительную победу на парламентских выборах – тогда партия получила все 50 мест по первому списку. По причине того, что правительство Родезии намеревалось продолжать политику доминирования белых и не собиралось уступать требованиям Великобритании перейти к правлению черного большинства. На тот момент Родезия была процветающей страной с богатыми ресурсами и развитыми фермами. В ней были большие заводы и крупные шахты, и по большинству показателей – за исключением нефти – Родезия спокойно себя обеспечивала.
    Страна продолжала жить как обычно, не было волнений среди населения. Мы может быть не жили в буквальном смысле бок о бок – но нас более чем устраивало вместе работать и вместе строить страну. Да, школы были поделены по расовому признаку, но мы сдавали одни и те же экзамены и вместе занимались спортом и играли в футбол. В те дни было правило – если какая-то школа не могла себе позволить спортивную обувь для команды, то все участники в этом состязании играли босиком. Честно говоря, мы и так предпочитали играть босиком – куда как удобнее.
    Когда Великобритания ввела санкции – и ее примеру последовал остальной мир – то мы ощутили на себе нехватку бензина и пары-тройки привычных марок продовольствия. Нам на помощь пришла ЮАР – м постоянно слышали о велосипедистах, переезжавших границу с канистрой бензина, притороченной к багажнику или грузовике с нефтепродуктами, который нам посылали те, кто нам симпатизировал. Да, были купоны на бензин – но при разумных тратах и планировании, его всегда хватало на то, чтобы довезти нас до школы или доехать родителям на/с работу(ы). Ничего особо не изменилось – ну разве что мы стали немного больше ходить пешком.
    Затем перемены ускорились. Участились сообщения о террористах, которые шли через наши границы – с ненавистью к белым. Остальной мир не мог – и не желал! – видеть, что творится в Африке, они старались не замечать фермы, превращенные в крепости, или тела мирных граждан, размётанные взрывом. Разрушение начало набирать обороты – а что касается населения Родезии, черного или белого, то нас было слишком мало для того, чтобы мир обратил на нас внимание.
    Мы знали, что идёт война – война, которую армия Родезии выиграть не сможет, и мы понимали, что мы должны держаться изо всех сил, до самого конца, так долго, как только возможно – и стараться жить нормальной жизнью. В конце концов правительство Родезии сдалось и согласилось с правлением черного большинства, в надежде на то, что хоть какое-то подобие порядка все-таки будет продолжаться. Сейчас, спустя столько лет, вспоминая прошлое, невозможно не исполниться печали, глядя на то, во что превратилось Зимбабве – банановая республика, которой правит тиран. Неужели черные и белые именно этого и хотели?
    Может быть, когда-нибудь Зимбабве восстанет из руин и снова станет богатой и процветающей страной.
    Всем моим друзьям и членам семьи, погибшим на той войне – я говорю: спасибо вам, что вы пытались.
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 01 дек 2010, 01:42

Фрагменты воспоминаний десантников Родезийской Легкой пехоты.

Пол Кортнэй родился в Кении, рос в Новой Зеландии, учился в Великобритании. Выпускник военного училища в Сэндхерсте, он служил в Северной Ирландии, на Кипре и Новой Гвинее. Во второй половине 70-х он приехал в Родезию и поступил на службу в Легкую пехоту. Австралиец Джон Форан помнит Кортнэя как «храброго офицера, которого уважали его подчиненные». Форан и Кортнэй был среди тех, кого подняли по тревоге утром 24 декабря 1977 года с авиабазы Гранд-Риф.
Джон Форан:


"Я был в парашютном десанте. Командирский вертолет, три транспортных, одна «Дакота», 28 десантников (7 отделений). На холме засекли терров, но сколько их – мы не знали. Шел сильный дождь – он не прекращался до самого вечера. Сначала выбросили три стоп-группы. Нас десантировали с другой стороны холма. Взобравшись на вершину, мы пошли рассредоточенной цепью вниз, 16 бойцов. Холм был изрыт кучей всяких пещер, мы по ходу движения проверяли и их тоже. Добравшись до основного лагеря боевиков, мы вступили в перестрелку – два терра выскочили из укрытия и открыли огонь. Одного мы завалили. Мы зачистили лагерь, убедились, что там больше нет терров и приступили к зачистке огромной пещеры неподалеку. Лейтенант Пол Кортнэй и я пошли по широкому скальному уступу, метров 30 шириной – и примерно на полпути нарвались на огонь из автоматического оружия. Мы немедленно подались назад, я кинул дымовую шашку к пещере, чтобы обозначить место для «Рыси» (самолёт «Цессна Скаймастер») – но пилот промахнулся с авиаударом, так что мы взобрались выше, намереваясь зайти к террам с другой стороны. Дождь продолжал хлестать. Спустившись немного вниз, я очутился прямо над входом в пещеру – я даже видел ноги терра, стоявшего у входа. Я знаками проинформировал Пола об этом и приготовился кинуть две гранаты, одну дымовую, одну наступательную. С дымовой вышла ошибка – дым повис стеной, дождь же шёл. Одному терру удалось прорваться и убежать, несмотря на наш огонь. Потом мы предприняли лобовую атаку, потеряв при этом убитым Пола Кортнэя. Перестрелка продолжалась, терры продолжали сидеть в пещере. Я швырнул туда по меньшей мере шесть гранат со слезоточивым газом и несколько наступательных – но все без толку. Мы уже собирались снова вызвать авиацию, как терры крикнули, что они сдаются. Я опять забрался ко входу над пещерой. Террам приказали выходить с поднятыми руками. Первый вышел, держа руки за спиной и осматриваясь по сторонам – видимо он пытался обнаружить, где мы. Я застрелил его в упор – он за спиной держал в руках гранату. Второй вышел с поднятыми руками. Его допросили, он ответил, что в пещере есть еще один терр, тяжело раненный. Его послали назад, чтобы он вытащил своего подельника. Когда он это сделал, мы зашли в пещеру. На земле валялись три АК и один СКС. Раненный терр через некоторое время умер. Наступил вечер – канун Рождества. Мы его провели на склоне холма, в грязи, под проливным дождем, три мертвых терра, один пленный, и один погибший наш. Это был самый мрачный, самый промозглый и самый голодный сочельник в моей жизни. С рассветом пришли вертолеты и забрали нас".


Декабрь 1978 года, Тони Янг, резервист австралийской армии, десантник Легкой пехоты (рота поддержки):

"Около трех пополудни завыли сирены. Подлетное время составило около 20 минут, но когда нас выбросили, то все что мы увидели – небольшую толпу африканцев, среднего возраста и стариков, которые шли домой из пивной. Несмотря на это, мы наскоро соорудили КПП (скажем так), и начали сгонять к нему всех африканцев (независимо от пола и возраста). Минут через 15 у нас набралось 40 человек и вот тут примерно в километре от нас начался какой-то серьезный бой. Слышалась интенсивная стрельба, потом появились «вертушки» огневой поддержки и начали обрабатывать деревню. Все это происходило там, где была наша стоп-группа номер 3 (всего было три группы, по четыре бойца в каждой). Мы слышали по радиообмену, что Стоп-3 вступила в бой, так что мы оставили в покое африканцев и поспешили к ним на помощь – нас туда перебросили вертолетом. Соединившись со Стоп-3 мы пошли зачищать деревню – зачищать, это значит в буквальном смысле очищать каждую хижину или дом. На зачистке мы всегда работали в парах. Я и еще один парень, Найджел Уэллс, зачистили две небольших хижины и приступили к третьей – довольно большой по африканским стандартам, там было две комнаты. Мы стояли по обе стороны от дверного проема, ведущего в спальню. Была очередь Найджела заходить первым. Он откинул занавеску, внезапно отпрыгнул назад и дал очередь в проём. Дело в том, что он заметил там торчащий из-под кровати АК. По счастью, терра к автомату не прилагалось. Эту хижину мы предали огню – как впрочем, и другие.
На следующей хижине была моя очередь идти первым. Там также не оказалось никого, но я нашел там ещё один АК, два китайских обвеса и три гранаты. Хижины мы сожгли потому, что это являлось наказанием для крестьян, прятавших террористов и оружие и во-вторых, это было стандартной практикой в случае обнаружения оружия и боеприпасов – обычно их прятали в стенах или под крышей. Мы оказались правы – когда хижины занялись, то почти во всех крышах стали рваться спрятанные там патроны.
Мы продолжили зачищать краали – и везде находили боеприпасы и снаряжение, хижины, соответственно, сжигали. Потом мою группу (Стоп-1) перебросили в еще один крааль, где был замечен терр. Нас высадили метрах в 150 от крааля и мы бегом направились к тому месту, где предположительно прятался гук. В хижине не было окон, я забежал с тыла, поджег крышу, отбежал обратно и взял на прицел дверь. Хижина горела, но никто из нее не выбегал. Командир группы жестами показал мне, чтобы я вышиб дверь (мы намеревались взять гука в плен, а не пристрелить его). Я так и сделал и отскочил при этом в сторону. Хижина уже вовсю горела, внутри было полно дыма, но оттуда никто не выбегал. На всякий случай я дал короткую очередь – не столько чтобы убить того, кто внутри, сколько для того, чтобы напугать. Опять же, никто не появился, но я заметил какое-то шевеление. В общем, опуская все детали, выяснилось, что одна из моих пуль попала в гука – мы в итоге его умудрились вытащить, но он умер, до того, как мы успели его эвакуировать.
Мы зачистили этот крааль и направились к другому; тут Найджел заметил гука в буше, метрах в шести от нас. Мы с напарником выстрелили одновременно – он рухнул наземь. Я чертыхнулся, поскольку нам нужен был пленный, так что мы пошли посмотреть, насколько тяжело он ранен. Гук оказался живым, но по мнению командира, до базы он бы в любом случае не дотянул, так что мне приказали его прикончить. Что я и сделал. Он как-то нелепо и смешно задергал ногами – как это в кино показывают – мы при этом рассмеялись. Ну да, звучит цинично, но из песни слова не выкинешь, а на войне вообще все не так, как в мирной жизни.
Мы прошлись ещё по паре краалей, нашли и там кучу оружия и выжгли поселения. Другие стоп-группы вступили в боестолкновения с террами, но у нас более контактов не было. Мы случайно подстрелили гражданского (точнее гражданскую) – она внезапно выскочила из буша, прямо перед нами. Я выстрелил не задумываясь, с бедра – и попал ей в ягодицы. Судя по всему, она отделалась легким ранением – она припустила от нас и мы так ее больше и не видели.
В той операции мы завалили семь гуков и троих взяли в плен. Один из пленных оказался ценным кадром – главный региональный "палач" от терров. Он решал, кого казнить, а кого миловать. Только за прошлый месяц он лично забил до смерти 12 африканцев по подозрению в том, что они сотрудничают с правительством.
Не самый плохой боевой выход – пару зарубок на прикладе я сделал".



В 1979 году интенсивность боев увеличилась. За семь недель непрерывного патрулирования буша (с апреля по май) рота поддержки батальона Легкой пехоты (на основе постоянной ротации) уничтожила 165 террористов (28 из них – в ходе транс-граничного рейда) – при этом потеряв 4 человека убитыми и 7 ранеными.
Энтони Роджерс, десантник Легкой пехоты об операции 17 апреля 1979 года в районе Иньязуры, на востоке Родезии.


"Нас (группы с позывными "Орел", от 1 до 4) выбросили с парашютами около 11 утра в районе одного из краалей. Позже нас перебросили вертолетами в другой крааль – там неподалеку были замечены гуки. Мы (лейтенант Уолтерс, капрал Зальцман, Майк Мур и я) обстреляли буш, где предположительно были терры. Я кинул туда гранату. Потом Карл Зальцман и я побежали направо, огибая кусок буша с фланга, а Уолтерсу и Майку майор Хенсон (руководивший операцией сверху, из командирского вертолета) приказал атаковать напрямую, через зачищенное кукурузное поле. Когда они оказались буквально в двух-трех метрах от границы кустарника по ним открыли огонь из двух автоматов. Они немедленно рухнули на землю. Я заметил, как метрах в восьми от меня кто-то бежит через буш и открыл огонь – я не знаю, попал ли я в гука или нет. Затем я побежал к паре валунов – хоть какое-то прикрытие – по пути я потерял где-то магазин. Там я встретился с Карлом, который мне сообщил, что Майка ранило и он лежит на кукурузном поле. Потом к нам присоединился Уолтерс – выяснилось, что Майк не ранен, а убит: ему попали в голову и грудь одновременно и он погиб сразу. Мы вызвали подкрепление в виде пары групп, они довольно быстро прибыли (на обратном пути один вертолет забрал тело Майка). Потом прилетели две "Рыси" и обработали участок франтаном – а вдобавок после этого одна вертушка прошлась и пулеметом. Только потом мы осмотрели место – никого не нашли.
За этим последовала зачистка краалей. Я не могу сказать, сколько мы подстрелили. Нескольких местных допросили по поводу гуков – без особого успеха, впрочем (одного при допросе хватил удар). Зачищая один крааль, мы несколько раз дали предупреждение местным выйти из хижины. Никто не вышел. Пит Биньон, австралиец, вышиб дверь и кинул туда гранату. Из хижины тут же с криком выбежала африканка, вся в крови. Мы её оставили как есть.
Нашему отделению (вместо Майка нам придали Кооса Бассона) приказали прочесать густо заросший участок – где-то там прятался раненый гук. Через какое-то время в пересохшем русле реки я наткнулся на рубашку с пятнами крови и обвес. Пока я думал, не заминированы ли они, Коос и Карл взяли инициативу в свои руки и начали обстреливать буш. Оттуда немедленно открыли ответный огонь; Коос пронесся мимо меня, держась рукой за шею, крикнув мне, что его ранили. Он завалился в кусты на берегу реки, а я опустился на колено и дал пару коротких очередей туда, где, как мне казалось, прятался гук - в каких-то метрах от меня. Я полагал, что подстрелил его, но когда дым и пыль рассеялись, то выяснилось, что я "убил" какой-то валун. Затем я перевязал Кооса - по счастью ранение пришлось по касательной. Мы вызвали подкрепление. Кооса увезли в тыл, а мы продолжили поиски, где пешком, где ползком. На гука наткнулся Биньон и тут же кинул в него гранату. Раненого терра добили парой очередей. Вертолеты забрали нас перед закатом"




Изображение

Мозамбик, 29 апреля 1979 года. Десантники Легкой пехоты ожидают вертолетов для убытия в Родезию. Тони Янг изучает трофейный карабин.


Изображение

Легкие пехотинцы на прохождении курса парашютно-десантной подготовки на базе ВВС Нью-Сарум. Слева направо: Битл Бэйли (Канада), Жан Каффэн (марокканец из Франции), Джон Бэнкс (Родезия), Чарли Диккенс (Великобритания), Коос Бассон (Родезия), Энтони Роджерс (Великобритания), Майк Мур (Родезия), Барри Гриббин (США), Найджел Уэллс (Великобритания).
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Аватара пользователя
Obi-San
Rhodesia South
Сообщения: 5540
Зарегистрирован: 09 мар 2010, 22:45
Откуда: Tallinn
Контактная информация:

Re: Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

Сообщение Obi-San » 19 янв 2011, 02:21

ЮАР, эпизоды психологической войны в Анголе.


Изображение
На фото Ян Хухард

В ходе подготовки к окончательному наступлению на позиции 47-й бригады ФАПЛА (ВС Анголы), командир оперативной тактической группы ВС ЮАР (20-й бригады) полковник Деон Феррейра задействовал все ресурсы, имевшиеся в его распоряжении, в т.ч. те, что подпадали под категорию «специальных сил и средств». По его просьбе, генерал Йоханнес «Янни» Гелденьюс (главнокомандующий ВС ЮАР с 1985 по 1990 годы) откомандировал из Главного штаба в Претории на передовую двух психологов, которые специализировались на анализе личности африканцев в условиях ведения боевых действий. Сложно сказать, насколько научно обоснованным были их исследования, но в их арсенале имелся ряд трюков, с помощью которых они намеревались подорвать боевой дух 47-й бригады и остальных ангольских частей. Что отчасти им удалось.

Одна из идей заключалась в использовании машин-«ревунов». На вездеходы «Касспир» монтировались звуковещательные станции (фактически, мощные колонки) и далее «Касспиры» ездили взад и вперед (по ночам) перед позициями ангольских частей (в пределах трех километров от линии фронта) с включенными динамиками. Цели преследовались двоякие: во-первых, это мешало солдатам спать, а во-вторых, на них обрушивался непрерывный поток пропаганды, убеждавшей бойцов ФАПЛА в ошибочности их действий и т.д.

Подполковник Ян Хухард, в 1987 году заместитель командира 32-го батальона («Буффало») ВС ЮАР: «Мы работали по нервам и по боевому духу. Мы сами были смертельно уставшими, поскольку нас и так было не очень много, а война и не думала заканчиваться. Но эти-то парни, получалось так, что вообще не спали – особенно с наступлением темноты. Психологи придерживались теории, что если мы не будем давать им спать, то это приведет их к истощению, и потери будут только возрастать. А это, в свою очередь, настолько подорвет их состояние, что обязательно наступит момент, когда нам только и останется, что прийти и уничтожить их одним ударом.

Психологи подробно беседовали с унитовцами, чтобы понять в мельчайших деталях поведение военнослужащих ФАПЛА и что именно стоит вещать с помощью «ревунов». Пленных фапловцев мы брали с собой в «Касспиры» и они обращались к своим бывшим товарищам. Ну нечто вроде: «Привет. Я рядовой Жозе Антониу из 2-го взвода 3-го батальона 47-й бригады. Помните меня? Вчера еще я был с вами. Сегодня я с УНИТА. Вы все погибнете, потому что УНИТА сильнее».

Каждую ночь мы проигрывали какую-нибудь музыку и заявляли, что завтра они все погибнут. Артобстрел или авианалет на их позиции наносился аккурат в то время, когда они полагали, что угроза миновала. На следующую ночь мы им говорили: «Ну что, убедились, что мы не врали? Сколько вас погибло сегодня?» Позже, когда кубинцы и русские стали отводить свой персонал из района боевых действий, мы спрашивали фапловцев: «Ну и где теперь ваши союзники, кубинцы и русские?»».

Еще одним трюком было использование гелиевых шаров с подвешенными радиолокационными отражателями – их пускали по направлению к позициям ФАПЛА. Ян Хухард: «Они засекали эти шары на радарах, принимали их за самолеты/вертолеты и т.д. и начинали обстреливать их ракетами. Таким образом они впустую потратили довольно большое количество дорогостоящих ракет, но это не главное. Наша цель была другая: постоянно держать ФАПЛА в напряжении. Не раз бывало, что их операторы РЛС засекали шары, докладывали о том, что видят южноафриканские самолеты, их пилоты немедленно взлетали – только для того, чтобы обнаружить воздушный шарик».

Другие шары программировали так, чтобы они сдувались над позициями. Корзины наполняли листовками и брошюрами, в которых сообщалось о крахе ангольской экономики, о коррупции в высших эшелонах МПЛА, о том, как сильна УНИТА и т.п. Это также придумали психологи, которых прислал Гелденьюс. Вообще, по негласному мнению, для именно таких вот операций не требовалось специальных психологических навыков – всего лишь здравый смысл и определенный маккиавелиевский взгляд на вещи.

Кто реально внес свой вклад в дело психологической войны, так это ВВС ЮАР. В их арсенале, в частности, имелись 450-кг осколочные авиабомбы со взрывателями замедленного действия. Взрыватели ставились на период от одного до 48 часов. На юго-востоке Анголы, где и велись боевые действия, были в основном мягкие песчаные почвы – и бомбы входили в них, как нож в масло.

Ян Хухард: «Ангольские бригады, как правило, перемещались в пределах, условно говоря, квадрата пять на пять километров. Наши летчики щедро рассыпали над этим районом эти бомбы, и противник просто не был в состоянии определить, куда именно они упали. Если бомбы обнаруживали, то извлечь их и обезвредить было не так-то просто – они порой зарывались в землю по самое оперение.

И вот это ангольцев жутко выматывало: они не могли предсказать, когда какая рванет. А психологи рекомендовали летчикам устанавливать замедлитель на ряде бомб на определенный период, как правило, чтобы бомба взорвалась от четырех до пяти утра, когда наиболее крепок сон. Психологи называли этот временной промежуток «часом самоубийств»: если спящего человека вырвать из сонного забытья именно в это время, то это подрывает его силы на весь следующий день».

Козырными тузами в колоде карт Ферейры в его психологической войне были беспилотные летательные аппараты, разработанные «Армскором», ведущей военно-промышленной компанией ЮАР и основным производителем вооружений для ВС. БПЛА, оснащенные телекамерами, передавали информацию в реальном времени: аппарат облетал позиции противника в районе Ломбы и передавал картинку на экраны мониторов на базе в Мавинге.

Ян Хухард: «У нас шутили, что пилоты БПЛА – это самые бесстрашные летчики (поскольку им нечего бояться). Как правило, для этой работы выбирали пилотов штурмовиков – их откомандировывали на год в специальное подразделение (10-ю эскадрилью), а там они сидели на базе и управляли этими самолетиками с земли».

Данные БПЛА были разработаны компаниями «Армскор» и «Кентрон» в сотрудничестве с Израилем. Хотя Претория и Тель-Авив всячески отрицали факты сотрудничества, на самом деле, в военном отношении страны довольно плотно взаимодействовали. Поскольку в отношении ЮАР Организацией Объединенных наций были наложены международные санкции (резолюция СБ ООН №418) то военные технологии приходилось либо разрабатывать самим, либо получать втайне – как это было в случае с Израилем.

Стоимость южноафриканского БПЛА (кодовое обозначение – «Гарра») составляла 350 тысяч долларов США (в ценах середины 1980-х годов). Он напоминал те радиоуправляемые модели, которые по выходным любители запускают в парках – хотя, конечно, по размерам был куда больше. Основной задачей БПЛА было вскрытие позиций противника – которые сразу же подвергались артобстрелу или авиаудару. Но кроме этого «Гарра» нес и еще одну функцию – он отвлекал на себя авиацию. Обнаружив БПЛА на радаре и принимая его за истребитель, ангольцы поднимали в воздух авиацию.

Ян Хухард: «Их это бесило. Они порой даже МИГи бросали на беспилотники. Пилоты вылетали в надежде, что сейчас они собьют настоящий самолет, а вместо этого нарывались на «Гарру». Они не могли с ними справиться, поскольку беспилотники были аппаратами тихоходными, и МИГи постоянно пролетали мимо на большой скорости. Один раз МИГ преследовал «Гарру» едва ли не до самой Мавинги, в попытках сбить – только потом он плюнул на это, развернулся и ушел обратно.

Потом ФАПЛА начала применять против беспилотников ракеты и зенитную артиллерию – и несколько БПЛА мы потеряли. Один был сбит 21 сентября 1987 года – он пролетел над позициями 16-й и 21-й бригад, но над 47-й он нарвался на огонь «Геккона» (ЗРК «Оса» - SA-8 Gekko). Но ангольцам это дорого обошлось – в буквальном смысле. Они выпустили по «Гарре» больше десятка безумно дорогих ракет (что обошлось им, надо полагать, в миллионы долларов). А когда они вели огонь, то наши артиллерийские разведчики засекли их позиции – потом по ним отработали наши G-5. Еще одну «Гарру» сбили 26 сентября – тоже из «Геккона». Но эти самолетики себя более чем оправдали».
Все что сделал податель сего - сделано по моему приказу и во благо государства.
Кардинал Ришелье.

Ответить

Вернуться в «Rhodesia»