Черно-белый континент(Родезия, ЮАР и все что рядом)

[Obi-San]

Rise O voices of Rhodesia,
God may we thy bounty share,
Give us strength to face all danger,
And where challenge is, to dare.
Guide us, Lord, to wise decision,
Ever of thy grace aware.
Oh, let our hearts beat bravely always
For this land within thy care.
Rise O voices of Rhodesia,
Bringing her your proud acclaim,
Grandly echoing through the mountains
Rolling over far flung plain
Roaring in the mighty rivers
Joining in one grand refrain
Ascending to the sunlit heavens
Telling of her honoured name





Here's the story of Rhodesia, a land both fair and great.
On 11th of November an independent state.
This was much against the wishes of certain governments.
Whose leaders tried to break us down, to make us all repent.

Chorus:
But we're all Rhodesians and we'll fight through thick and thin.
We'll keep our land a free land, stop the enemy coming in.
We'll keep them north of the Zambezi till that river's running dry.
This mighty land will prosper for Rhodesians never die.

They can send their men to murder and they can shout their words of hate.
But the cost of keeping this land free will never be too great.
For our men and boys are fighting for the things that they hold dear.
This land and all its people will never disappear.

Chorus:
But we're all Rhodesians and we'll fight through thick and thin.
We'll keep our land a free land, stop the enemy coming in.
We'll keep them north of the Zambezi till that river's running dry.
This mighty land will prosper for Rhodesians never die.

We'll preserve this little nation, for our children's children too.
For once you're a Rhodesian, no other land will do
We will stand forth in the sunshine, with the truth upon our side.
And if we have to go alone, we'll go alone with pride.

Chorus:
But we're all Rhodesians and we'll fight through thick and thin.
We'll keep our land a free land, stop the enemy coming in.
We'll keep them north of the Zambezi till that river's running dry.
This mighty land will prosper for Rhodesians never die.


Большая чась материала выставленного тут написано или переведено Сергеем Карамаевым (АКА tiomkin)

[Obi-San]

Родезийская САС
САС Родезии изначально была сформирована как эскадрилья С1 в составе британской САС - вспыхнуло восстание в Малайе и возникла острая нужда в спецназовцах, умеющих работать в джунглях. Когда с воостанием было покончено и родезийцы отбыли домой, эскадрилья не была расформирована - место было оставлено вакантным, в память о подвигах родезийцев. Даже после объявления Родезией независимости в 1965, британская САС продолжала чтить своих товарищей по оружию и не вычеркивала эскадрилью С из состава полка, хотя РСАС была преобразована в самостоятельный полк. Родезийская САС была расформирована 31 декабря 1980. Начиная с апреля того же года множество служащих САС тайно перебрались в ЮАР, обоснованно опасаясь репрессий со стороны бывших террористов, пришедших к власти.
Лейтенант (позже капитан) Крис Шулленберг ("Шулли"), боец САС, позже Скаут Селуса стал первым военнослужащим Родезии, награжденным высшей наградой за храбрость - Большой Крест Мужества. Вторым и последним человеком, получившим эту же награду стал майор (позже п/п-к) Грэм Уилсон ("Майор-призрак"), командующий 1-м полком Родезийской САС. Помимо "Крыльев", награды присуждавшейся подразделению в целом, за проявленное мужество в бою, Уилсон также был награжден Серебряным Крестом Родезии и Бронзовым Крестом Родезии, что сделало его военнослужащим с самым большим количеством наград. Уилсон был последним командиром РСАС, перед тем как Родезия стала Зимбабве.

Последней операцией, приказ о которой подписал Уилсон была "контрабанда". Из когтей занимающегося нового порядка, необходимо было вырвать память о мертвых, о тех кто отдал свои жизни защищая родину от бандитов - по иронии судьбы эти убийцы женщин и детей оказались сейчас на вершинах власти. Операция "К югу от границы" была обманчиво проста - необходимо было транспортировать мемориальную плиту, с высеченными на ней именами погибших бойцов САС, в ЮАР.
Кое-где в Родезии памятники уже сбрасывались с пьедесталов и в САС не сомневались, что их памятник вполне ожидает такая же участь.
25-тонная плита таинственным образом исчезла из казарм Кабрит, была погружена на грузовик, закамуфлирована и направилась к Лимпопо. Вскоре грузовик пересек границу и мемориал был установлен на ферме, принадлежащей ветерану вооруженных сил, неподалеку от Дурбана.

P.S. Пришедшие к власти националисты обнаружили полное отсутсвие каких-либо досье и документов, которые могли бы пролить свет на методику операций САС против партизан ЗАНЛА / ЗИПРА, а также что-либо относящееся к кадрам - все материалы были либо вывезены из страны либо уничтожены. Дальнейшую подготовку армии Мугабе осуществляли его покровители из Китая и Северной Кореи - но несмотря на серьезный тренинг, ни одна часть армии Зимбабве не приблизилась к стандартам 1-го полка Родезийской САС

[Obi-San]

Отбор в САС




Если брать Великобританию, то средний оперативник САС в силах Ее Величества – это солдат, по возрасту приближающийся к 30 годам. Прежде чем попытаться стать оперативником САС он успел набрать опыт службы в других частях. Он не носит ни знаков различия, ни иных форменных знаков (кроме как в некоторых случаях требующих того по ситуации), и оперативники обращаются друг к другу по имени.

В Родезийской САС было иначе. Когда Брайан Робинсон (будущий командующий РСАС) вернулся в 1965 году из Англии после стажировки в 22-м полку САС, он считал, что САСовец должен быть 25-летним солдатом и иметь за плечами, по крайней мере, три года службы. Но поскольку в родезийских вооруженных силах был хронический недостаток личного состава, то Робинсон сообразил, что эта цель недостижима. Таким образом, в среднем родезийскому солдату было менее 21 года, а во второй половине войны, большинство будущих САСовцев, до того как они стали оперативниками, не имело никакого опыта воинской службы.

Знаки различия носились постоянно (за исключением операций) и к офицерам обращались "сэр". С другой стороны – такое же положение вещей было во всей родезийской армии. К сержантам обращались по званию, к рядовым - по фамилии. В основном в САС придерживались данного правила, хотя большей частью обращались друг к другу по имени или по прозвищу – что было понятно, поскольку, находясь, например в 6-недельном патруле, все время соблюдать формальности невозможно.

Изначально источником кадров для САС служил 1-й батальон Родезийской Легкой Пехоты («Святые»). Также в САС поступали иностранные добровольцы и военнослужащие других родов войск – связисты, саперы, а порой полицейские и летчики. Хотя у них уже был опыт несения воинской службы, но они были обязаны пройти предварительную подготовку и жесткий отбор. Что удавалось далеко не всем.

Но в итоге «Святые» начали открыто жаловаться, что САС занимается «браконьерством» - откровенно «ворует» подготовленных десантников. После нескольких устных пожеланий командующего родезийскими вооруженными силами, командование САС, скрепя сердце, согласилось прекратить подобную практику.

Затем в родезийской армии был образован отряд Скаутов Селуса, и численность САС резко сократилась – до 25 человек, поскольку основателю Скаутов Рону Рейду-Дэли невероятным образом удалось переманить в новую часть опытных оперативников. У САС фактически не осталось возможностей для выбора. И тогда Брайан Робинсон предложил воплотить в жизнь несколько новых идей. Несмотря на некоторое сопротивление со стороны ветеранов САС, Робинсон сумел добиться своего, и, как оказалось, был прав.

Он решил, что имеет смысл набирать кандидатов прямо после школы, нежели ждать пока они пройдут первоначальную военную подготовку в других частях (в Родезии в то время была обязательная двухлетняя военная служба).

Прелесть этого плана заключалась в том, что в таком случае кандидатов не требовалось переучивать и изгонять из них привычки и рефлексы, приобретенные в учебках. Можно с самого начала готовить из новобранца оперативника САС, как говорится, с нуля. Для Родезийской САС эта идея была уникальной и шла вразрез с традициями. Но время показало, что новички, пройдя жесточайший отбор и работая бок о бок с ветеранами, превращаются в людей, которые могут добиваться фантастических результатов.

В то время как в 22-м полку британской САС сначала отбирали кандидатов, а потом их готовили, родезийцы решили поступить наоборот – сначала подготовить, и потом из них отобрать. Для этого была разработана система, называвшаяся «All-In». Изначально, у Робинсона все же были сомнения, что система сработает, но с течением времени они рассеялись.

Ключевым моментом являлось включение новичка в патруль из 4 человек. В этом был свой риск – эффективность патруля могла упасть на 25%, но с другой стороны это был абсолютный метод проверки человека. Робинсон признавал, что требовать от опытного ветерана брать с собой в разведку зеленого юнца – значит требовать от него больше чем можно, но выбора, как такового не было.

Но хотя рекрут мог участвовать в патруле, он не получал заветный бежевый берет и официальный форменный пояс САС. Только после того, как рекрут принимал участие в настоящем бою, он становился полноправным САСовцем. Но даже и после этого у него могли отобрать берет за некоторые дискредитирующие проступки.

Несмотря на то, что дефицит людей был жесточайшим, САС отказывалась понижать стандарты отбора – более того, до самого конца войны они медленно возрастали. Примерный процент тех, кто не смог пройти отбор в САС составлял 75% - а один раз никто из кандидатов не сумел дойти до финиша.

Хотя методы отбора в САС варьировались, основная идея оставалась прежней – инструкторам необходимо было разглядеть в человеке физическую и моральную стойкость и понять, способен ли кандидат ужиться в коллективе. Для этого необходимо было довести новобранца до предела – если уж он в этом стрессовом состоянии способен принимать решения и воплощать их в жизнь, то он годится в САС.

В то время как оперативник САС должен был уметь действовать в одиночку и проявлять инициативу, также малочисленные патрули САС проводили долгое время в буше, и совместимость с другими членами команды являлась необходимым условием.

Провести бок о бок на вражеской территории шесть недель рядом с человеком, имевшим привычку чавкать или сопеть, или постоянно ковырять в ухе для многих являлось серьезным испытанием. В нормальной ситуации такое особо не волновало, но в условиях патруля идиосинкразия возрастала в геометрической прогрессии и ненависть могла дойти до того, что возникало желание убить такого человека. Инструктора внимательно следили за признаками проявления подобной идиосинкразии, чтобы выявить ее как можно раньше. В этом случае человек признавался негодным к службе в САС.

Критерии отбора были достаточно простыми: способность быстро принимать решения, оптимизм, самодисциплина, выносливость, физическая подготовка, инициатива, смелость, совместимость, индивидуальность и логическое мышление.

Как правило, двухметровые супермены с накачанными мускулами до конца отбора не доходили. Брайан Робинсон как-то однажды заметил, что любой родезиец, находящийся в приличной форме мог пройти отбор в САС, и при этом вовсе не обязательно было переплывать озеро Кариба ночью с ножом в зубах.

Практика показала, что зачастую первыми сдавались именно здоровяки-регбисты, в то время как другие кандидаты, обладавшие нужной силой воли, продолжали идти вперед, не обращая внимания на изощренные попытки инструкторов заставить их сдаться. САС требовались люди, которые не сдаются ни при каких условиях, даже когда они валятся с ног.

Отборочной программой в разное время занимались разные инструктора. У каждого было свое видение отбора, и потому методы, естественно варьировались. Робинсон считал, что в некоторых случаях инструктора заходили слишком далеко и подвергали кандидатов очень тяжелым испытаниям. Но в принципе он соглашался, что в конечном итоге это пойдет только на пользу.

Первоначально один из этапов отбора проходил в районе горы Иньянгомбе. Местность изобиловала холмами и оврагами, и с непривычки пройти маршрут было делом непростым. Но к середине 1970-х годов территория Иньянги вошла в один из оперативных армейских секторов. Командованию САС пришлось срочно подыскивать другое место для тренировок – саперы начали минировать дороги Иньянги, к тому же в районе участились стычки между террористами и десантниками Легкой пехоты.

К этому времени главным инструктором САС был официально назначен капитан Роб Джонстон. Он сумел зарекомендовать себя не только как высококвалифицированный оперативник, но и как отличный профессионал в плане подготовки кадров. Именно ему принадлежала идея перенести курс подготовки в холмы Матопос. Для подготовки (или выматывания) рекрутов массив Матопос подходил идеально – там, как и в Иньянге, были дикие места, овраги и скалистые тропы.

Изначально курс подготовки и отбора занимал полгода – но в условиях дефицита времени и ресурсов инструктора ужали подготовку и сократили его на два месяца – умудрившись при этом обойтись без потери качества.

Начало отбора было стандартным. По достижении ими 18 лет сотни юношей в установленный срок прибывали в лагерь Лллевелин в Булавайо – именно там находился сборный пункт для всех призывников. Призывников опрашивали, интересуясь, в каком роде войск, полку или войсковой части они хотели бы служить. Далее в дело вступали «покупатели» - и в том числе Джонстон и его команда. Перед ними стояла непростая задача – рассказать вчерашним школьникам о том, что такое САС, но при этом, учитывая то, что САС занималась преимущественно тайными операциями, не упоминать, чем именно занимались диверсанты. Главным критерием отбора новичков для Джонстона был следующий: «Возьму ли я этого парня с собой в бой с террористами?» После того, как примерно полторы сотни призывников, изъявивших желание служить в САС, были отобраны, команда отправлялась в Солсбери, где и начиналась подготовка. С самого начала всем кандидатам подчеркивалось, что они в любую секунду могут подать заявление об отчислении – и это не будет считаться позором, поскольку стандарты были высоки. Но с другой стороны, кандидат мог быть и отчислен с курса инструкторами в любой момент.

После прибытия в Солсбери новобранцы в течение 6 недель проходили курс начальной военной подготовки, включающий в себя топографию, средства радиосвязи, оказание первой помощи и знакомство с оружием, в том числе и вооружением противника.

Что касается стрельбы, то САС всегда держала планку на высоте – оперативники по праву считались едва ли не лучшими стрелками в вооруженных силах. Именно поэтому новобранцы с первого дня использовали боевые патроны – в САС с самого начала отказались от использования холостых боеприпасов, как это было в других частях РДФ. По мнению командования САС, использование холостых патронов вырабатывало у солдата привычку к беспорядочной пальбе и ненужному расходованию боезапаса – что в САС категорически не поощрялось. Если солдат начинал свое знакомство с оружием, используя холостые заряды, то у него развивалось ложное чувство безопасности. Позже, когда он переходил к использованию боевых патронов, это чувство резко сбрасывалось, и он во время стрельб прислушивался к выстрелам рядом, нежели к приказам, забывая концентрироваться на стрельбе. Впоследствии это приносило свои дивиденды – крайне редко во время операций диверсанты просили о дополнительном снабжении с воздуха.

Меткость у рекрутов повышалась своеобразным и эффективным способом. Худшему стрелку недели на общем построении присваивался этот титул и торжественно вручался большой коровий колоколец, с надписью «Самый хреновый стрелок». После чего, незадачливый «снайпер» с колокольцем на шее должен был сделать «круг почета» по стадиону под аплодисменты своих товарищей. Закончив торжественную пробежку, он перед строем объяснял, как он смог добиться столь «выдающихся» результатов, что ему вручили эту награду. И после этого он, не снимая, носил этот колоколец в течение недели – пока не находился очередной кандидат на награду. В результате, меткость у солдат повышалась просто фантастическими темпами. Ну и поскольку физическая подготовка была одним из ключевых моментов, то кандидаты по территории перемещались только бегом – куда бы они ни направлялись. Как правило, к моменту окончания курса базовой подготовки треть рекрутов отсеивалась.

Следующим этапом был шестинедельный курс в лагере, расположенном у старой шахты на реке Гваай, к северу от национального парка Ванки. Именно там курсанты получали тактическую подготовку, обучались патрулированию, навыкам действий группы в разной местности, передвижению на каноэ, взрывному делу, получали дополнительные навыки в топографии и связи. Упор также делался на быструю и точную стрельбу. Основной целью этого этапа являлось то, что курсанты получали представление о том, как на самом деле будут идти боевые действия в буше, среди зарослей кустарника, валунов, деревьев и прогалин. Режим при этом не менялся – подъем производился в 04:30 утра, курсанты везде передвигались только бегом, слушали лекции, работали, выполняли физические упражнения, занимались спецподготовкой, а ко сну отходили в 21:00.

Тактическая подготовка включала в себя разделение кандидатов на две команды. Одну отправляли строить нормальный полноценный лагерь боевиков, разрабатывать и вводить там систему караулов, придумывать расписание занятий и так далее. Вторая группа должна была этот лагерь обнаружить, установить за ним наблюдение, оборудовать посты и следить за жизнью «террористов». Через некоторое время группы менялись – и наблюдатели также принимали свое участие в строительстве лагеря. Еще через какое-то время на лагерь производилась атака – с уничтожением построенных зданий. К концу курса у кандидатов имелось четкое представление о том, как должно вестись патрулирование и что представляют собой антитеррористические действия.

К окончанию данного этапа от кандидатов оставалось примерно от трети до половины. Оставшиеся представляли собой закаленных солдат, которых бы с радостью приняла под свои знамена любая другая часть – но их ждало следующее и возможно самое тяжкое испытание. После «фазы Гваай» следовала самая суровая часть – окончательный отбор.

Кандидаты прибывали в казармы Лливелин, где инструктора САС наконец давали себе волю вдоволь потешиться над курсантами и измотать их наиболее изощренными способами. Это все являлось частью продуманной стратегии – довести каждого человека до его предела и наблюдать, как он будет действовать далее. Со стороны казалось, что после всех испытаний, эта фаза отбора была детской прогулкой – подумаешь, физические упражнения. Действительно, на данном этапе кандидаты занимались исключительно спортом – но как! Занятия шли непрерывно: каждый час инструктора отдавали команду о перемене действий. Курсанты занимались бегом, боксом, играли в бейсбол, боролись в грязи, перетягивали канат, плавали, выполняли физические упражнения, участвовали в «гонках колесниц» (несколько курсантов впрягались в тяжелые тачки с восседавшими в них инструкторами и начинался забег на скорость). И так – каждый час что-то новое. Инструктора доводили кандидатов до крайней степени изнеможения, когда они едва могли переставлять ноги. В конце каждого занятия рекрутам давали немного отдохнуть. Именно во время отдыха основная масса претендентов отсеивалась – многие просто не в состоянии были подняться с земли по команде: «Построиться»! Нелишним будет упомянуть, что большая часть упражнений, например, бег, плавание или гонки выполнялись с винтовкой либо тяжелым стальным ядром.

Кандидатам запрещалось говорить друг с другом – ни во время занятий, ни во время отдыха или приема пищи. Единственное, что могло слетать с их губ – это еле слышные проклятия, и то, не дай Бог инструктор заметит. Наказание следовало немедленно.

Для поддержания сил курсантам давали воду, глюкозу и соляные таблетки. Но вот рацион был ограничен. И еще одним искушением, которое применяли инструкторы, была «пытка» свежей едой. Инструктора постоянно предлагали курсантам хорошо приготовленный обед, уговаривая их попробовать, в обмен на согласие бросить все к чертовой матери. Одновременно кандидатов намеренно оскорбляли, заявляя, что худших новобранцев родезийская земля не видала с конца XIX века, и что все они – позор армии, которая только зря переводит скудные пайки на них – дескать на племенных землях многие аборигены недоедают и со стороны командования было бы куда гуманнее отдать пайки африканцам. Как правило, к концу этой фазы в «живых» оставалось около 30 человек – остальные ломались. Тем же, кто прошел, выдавалась «награда» - холодная, едва прожаренная яичница и мутный напиток, в котором собственно кофе был едва заметен.

Наконец измотанных кандидатов перебрасывали в холмы Матопос, на заключительный этап. На закате кандидаты высаживались с грузовика в определенной точке. Им объясняли, что в точку рандеву они должны прибыть к 18:00 следующего дня. «Неожиданно» Роб Джонстон обнаруживал, что его подчиненные инструктора все «перепутали» и «случайно» забыли захватить правильные карты района. Инструктор Ник Брейтенбах смущенно бормотал извинения, клятвенно заявляя, что в следующий раз подобного точно не повторится. Раздосадованный Джонстон ругал своих подчиненных на чем свет стоит, после чего кидал под ноги курсантам охапку каких-то карт, со словами, что это, дескать, всё, что у него есть. После этого он давал рекрутам координаты места старта и точки рандеву. При свете своих фонариков курсанты начинали разбираться с картами и в этот момент инструкторы садились в грузовик и уезжали. На прощание курсантам оставляли бревно или бак, наполненный железным мусором – эту «роскошь» кандидаты обязаны были доставить в место сбора.

В первый раз за четыре месяца курсанты оставались одни. Как правило, первое, что они делали – тут же распаковывали пайки и немедленно их поедали. Далее начинался спор, кто именно несет бревно или бак, и в какую собственно сторону двигаться.

В ходе споров выявлялись кандидаты, обладавшие задатками лидера – они и возглавляли группу. Решив, наконец, кто, куда и как, и выяснив, что оптимальный маршрут лежит аккурат через вершину холма, курсанты пускались в путь. При всем при этом, они шли не налегке. Бревно устраивалось на плечах усталых курсантов, каждый из которых нес свою полностью снаряженную винтовку (4,5 килограмма), 36-килограммовый рюкзак и стальное ядро. Вообще-то к моменту начала последнего этапа кандидаты привыкали носить свои тяжеленные рюкзаки САСовца. Обычные солдаты из других подразделений зачастую не верили, что оперативник САС способен нести на себе столько груза. Многим не под силу было просто навьючить на себя САСовский рюкзак, не говоря уж о том, чтобы с ним шагать.

С точки зрения инструкторов, лучшего места для отбора нельзя было и придумать. На крутые склоны нелегко было взбираться (или спускаться) даже налегке, кустарник был густым, вокруг резвилась разная живность, а открытые места в холмах Матопос, с их густой травой или каменистыми пятачками, были не лучше дикого буша. Гигантские валуны постоянно возникали на наиболее удобном пути, а ложных перевалов было не счесть. Едва кандидатам казалось, что они дошли до перевала, как за ним тут же открывался следующий. Даже если кому-то и удалось бы взобраться на вершину ближайшего холма (что само по себе было нелегкой задачей), то он бы не увидел территорию полностью – в массиве Матопос мало было холмов, с которых открывалась бы панорама. А спустившись с холма вниз курсанты рисковали заблудиться.

15-километровый марш занимал обычно всю ночь, при этом многие из курсантов в буквальном смысле засыпали на ходу. Трудности естественно возникали и с бревном (или баком) – тащить его по зарослям было крайне неудобно. Именно в моменты перетаскивания этой тяжести, курсанты давали волю чувствам, награждая замешкавшегося товарища, а также инструкторов, командование и правительство, не самыми лестными эпитетами.

Курсантов подгонял и тот факт, что они должны явиться на рандеву в строго означенное время. На самом деле (о чем курсанты не знали), время не играло никакой роли. Инструкторов гораздо сильнее интересовало, как кандидаты ведут себя на этом марше, что в одиночку, что в команде.

Наконец, выжатые как лимон кандидаты, только что не вползали на место встречи. Там их ожидал сюрприз – вместо инструкторов курсанты видели карту и записку, с приказом прибыть в следующую расчетную точку, далее по пути. Особо подчеркивалось, что если по прибытии кто-то из курсантов будет небрит или не с вычищенным оружием, то виновнику торжественно вручат еще одно стальное ядро.

Наконец, падающие от усталости кандидаты приходили на финальное рандеву. Не давая им опомниться, инструктора тут же начинали «допрос» – от каждого курсанта требовалось рассказать о своем товарище, как он себя вел, и можно ли на него положиться. Кандидаты должны были составить «список надежности» по убыванию – с кем бы они пошли без колебаний, кого бы проверили еще раз, а с кем бы не пошли точно.

Если кандидат, по мнению инструкторов, находился на грани выбывания с курса, то именно результаты опроса и помогали решить, достоин человек, того, чтобы продолжить курс и стать оперативником САС или нет. Если рейтинг среди товарищей был высок, то кандидата оставляли. Если низок, то курсант подлежал отчислению.

За этим следовало индивидуальное испытание – однодневный марш. Курсантов высаживали в разных местах недалеко от дороги, давали карты, сообщали им их местонахождение и расчетное время рандеву. Чтобы усложнить процесс, с карт намеренно были стерты все дороги и тропы, а так же указания высот. Курсант должен был самостоятельно разобраться по карте куда и как ему идти – задача не из легких, учитывая что в Матопос было полно невысоких холмов, например, около метров десяти, и на картах, как правило, они в качестве холмов не обозначались.

Наконец, следовал марш-бросок. Кандидаты должны были покрыть 25 километров за 5 часов. К этому моменту, у тех, кто доходил до данного этапа, воля к победе была настолько сильна, что среднее время за которое преодолевалась дистанция, составляло 3,5 часа.

Когда кандидаты приходили к финишу, они еще не знали, что их ждет впереди, какое еще испытание приготовили им неутомимые инструкторы. Курсанты ожидали услышать в свой адрес очередной поток язвительных замечаний и оскорблений со стороны инструкторов. Но неожиданно из уст этих садистов и мучителей, курсанты слышали, что они вообще-то ничего и вполне годятся для того, чтобы служить в одной из самых отборных частей мира. Большинство курсантов, заслышав такое, не могли сдержать слез.

После этого следовал курс парашютной подготовки на базе Нью-Сарум. В разные периоды войны, после всех зачетных прыжков с парашютом, бойцов порой направляли на легководолазные курсы По завершении изучения этих дисциплин, вчерашних курсантов, а теперь оперативников САС, назначали во взводы. До заветной цели им оставалась сущая малость – боевое крещение. После выполнения боевого задания, бойцу САС Родезии торжественно вручался синий форменный пояс с пряжкой и самый почетный элемент форменной одежды – бежевый берет с эмблемой, на которой был изображен крылатый кинжал. С этого момента оперативник САС становился тем, кем и намеревался стать полгода назад: одним из избранных, лучшим солдатом к югу от экватора, короче говоря – ЭЛИТОЙ.

[Obi-San]

Эл Фентер, Прощание с Легкой пехотой

Он гордо стоял, этот десантник. На постаменте, посреди священного места, в центре главного плац-парада казарм Крэнборн, расположенных неподалеку от аэропорта Солсбери, в стране которая сейчас называется Республика Зимбабве. Не так давно она носила имя Родезия…
Еще несколько месяцев назад эта статуя, сделанная из переплавленных гильз, собранных в разных областях страны, олицетворяла собой боевой дух одного из лучших батальонов нашего времени: Родезийской легкой пехоты. Статуя десантника была также и воплощением вечной памяти о тех, кто ушел на операцию и не вернулся.
Сейчас она упрятана в коробку и находится в безопасном месте в Южной Африке – подальше от выходок новоявленных черных националистов Зимбабве, воевавших за власть в стране и выигравших войну.
Если спросить сегодня любого пехотинца из РЛП, то, скорее всего, его мнение будет однозначным: он будет яростно оспаривать итоги войны. По мнению всего батальона, они войну не проиграли. Победу врагу отдали политики в Лондоне.
Действительно, из 20000 убитых за прошедшую декаду террористов ЗИПРА и ЗАНЛА, 80% погибли от рук РЛП. Только в 1979 году легкие пехотинцы уничтожили более 2000. Этот год также был самым тяжелым для батальона в плане потерь – 50 человек убитыми.
За всю историю войны РЛП потеряла чуть более 100 человек в бою. Еще несколько десятков умерли или погибли по иным причинам – подорвавшись на мине, в результате несчастного случая, умерли от малярии и т.п.
Легкие пехотинцы уничтожали врагов как внутри страны, так и за ее пределами, порой участвуя в рейдах, своей дерзостью напоминавших подвиги их отцов во Вторую Мировую.
Иногда в результате одного скоординированного рейда число убитых врагов переваливало за тысячу – при собственных потерях 2 или 3 человека.
Последней большой операцией был налет на Мапаи, в конце 1979 года, незадолго до того, как между правительством Смита и лидерами черных террористов было подписано Ланкастерское соглашение. Ударная группа из 180 десантников и 70 Скаутов Селуса обрушилась на хорошо укрепленные позиции 7000 боевиков в лагере Чимойо, в часе лёта от Умтали, родезийского города на границе с Мозамбиком. При поддержке авиации объединенные силы за шесть дней убили более 1500 террористов, ранив еще пару тысяч. Погибло пять десантников и 11 получили ранения.
Более всего повезло нынешнему командующему армией Зимбабве, Рексу Нгонго. Сразу же после начала атаки на Чимойо, он прыгнул в свой Лендровер и попытался уехать. В машину попала ракета с одного из истребителей, но Нгонго не пострадал и сумел скрыться.
Противник был отлично вооружен; в ряде случаев против молодых солдат стояли наиболее подготовленные «ударные» кадры террористов. Оглядываясь назад, достижения РЛП кажутся порой невероятными. Тем более, что суммарно, численность личного состава 4 рот РЛП никогда не превышала 480 человек – хотя по положению должна быть более 600. В основном численность колебалась в пределах 250-350 человек, практически постоянно проводивших время в буше.
С момента своего основания в 1961 году, РЛП в пропорциональном отношении набрала невероятное количество наград. За пятнадцать лет войны, только два человека получили высшую военную награду Родезии – Большой Крест за храбрость. Одним из них был бывший легкий пехотинец, южноафриканец Крис Шулленберг, позже прославивший себя в САС и Скаутах Селуса.
Наиболее яркие эпизоды той войны вряд ли когда-нибудь будут записаны. Некоторые из этих рассказов заставляют бледнеть от зависти самых изощренных голливудских сценаристов и кажутся выдумками – однако, все это правда. У всех этих историй есть свидетели – пока еще живые.
Изначально РЛП была расквартирована в казармах Брэйди, бывшей базе Королевских ВВС в Булавайо, примерно в 300 милях от Солсбери. Первый набор легких пехотинцев иначе как пестрой бандой назвать было нельзя. Там были такие люди как Уолли Уолтерс, бывший охотник на крокодилов в Кении, бывший боевик ИРА, пара моряков торгового флота: «Начать с того, что у нас не было даже единой формы одежды – каждый ходил в том, в чем пришел. Офицеры прибывали из частей британской армии, кое-кто даже носил килт, поскольку был переведен из шотландских полков».
Незадолго до того, как часть официально была внесена в списки, в Брэйди прибыл бывший сержант британской САС. До этого он провел 7 лет в качестве инструктора в Пехотной школе в Гвело и его репутация, как человека жесткого и требовательного была известна всем и каждому. Не сказать, что ему – главному сержант-майору части Рону Рейду-Дэйли – были очень уж рады. Через много лет этот сержант-майор, ставший майором, возглавил одну из самых эффективных противопартизанских частей мира – Скаутов Селуса.
Перед ним стояла трудная задача – привести подразделение в порядок, и «дядюшка Рон» взялся за это с энтузиазмом. Дело осложнялось тем, что едва ли не половина личного состава части была родом из Южной Африки и говорила только на африкаанс.
Уже к концу года в части появились две традиции. РЛП обзавелась талисманом – молодым гепардом, которого спасли от гибели недалеко от Виндхука, в Юго-Западной Африке. Гепард был внесен в списки части как «Рядовой гепард», а 10 июня 1961 года был произведен в младшие капралы. До своего расформирования гепард оставался официальным символом батальона. Нынешний гепард содержится в одном из заповедников неподалеку от столицы Зимбабве.
Второй традицией стал полковой марш. Он возник неформально, в ходе долгого пути, когда новобранцы из ЮАР ехали 800 миль на поезде, насвистывая полюбившуюся мелодию – ей была When The Saints Go Marching («Когда святые маршируют»).
Хотя главный штаб с Солсбери выступил с инициативой проведения конкурса на лучший марш, мелодия уже прижилась. Дирижер полкового оркестра Родезийских Африканских стрелков Льюис аранжировал ее, и вскоре вся Родезия стала называть легких пехотинцев «Святыми».
Когда в Конго разразилась война, то РЛП выполняла роль погранстражи – с сентября по декабрь 1961 года пехотинцы несли службу на границе с Конго (позже переименованной в Заир). Когда они вернулись домой, то новой базой для них стал Крэнборн, в Солсбери. С тех пор это имя стало такой же привычной ассоциацией для РЛП как и Кэмп-Лежён для морской пехоты США.
В последующие годы роль РЛП менялась. От полицейских функций (обеспечение порядка во время демонстраций, охрана объектов) и пограничных задач батальон постепенно дистанцировался, все больше занимаясь анти-террористическими операциями, объем которых нарастал с каждым днем.
В 1966 году батальон впервые принял участие в преследовании террористов. Пехотинцы из 1-й роты, расквартированные в Чирунду, выследили группу боевиков, устроивших засаду на одной из главных дорог. От рук террористов погиб водитель грузовика. Одновременно, патруль под командованием младшего лейтенанта Десфонтейна уничтожил второй отряд, спешивший на подмогу к боевикам.
Некоторое время спустя, 16 мая 1966 года, на ферме в Хартли, террористами была убита вся семья фермера Фильюна. Преследовать террористов выпало 3-й роте. По информации от Специальной службы, пехотинцы нашли деревню, где прятались боевики и взяли в плен Абеля Денга, заместителя главаря известной «Банды крокодилов». За этим последовали и другие операции, включая уничтожение хорошо вооруженных террористов ЗАНЛА в районе Каньемба, на северо-востоке страны, где жаркий климат, бильгарциоз и особенно свирепая форма малярии причиняли вреда больше чем террористы.
В 1968 году началась операция «Котёл» - отлов и уничтожение террористов, проникавших в Родезию с территории Замбии. 14 марта егерь в одном из парков обнаружил свидетельства присутствия там большой банды террористов. Четыре дня спустя в бою с бандитами у Манна-Пулс в районе реки Ангва погиб пехотинец Ридж – РЛП понесла первые потери.
В последующие годы антитеррористические операции в долине Замбези и приграничных с Мозамбиком районах стали для привычным делом для всех рот РЛП. Они носили рутинный характер, поскольку действия боевиков были нескоординированными и хаотичными. Разведывательные группы террористов перехватывались, уничтожались или вышибались обратно в Замбию. С марта 1968 по апрель 1971 в бесчисленных боестолкновениях общие потери батальона убитыми и ранеными составили 16 человек.
Поворотным пунктом в войне явилась атака на ферму Альтена, которой владела семья де Борчгрейв 21 декабря 1972 года. С этого момента была развернута масштабная операция «Ураган».
Через пару лет в Португалии произошел переворот, и Лиссабон бросил свои колонии на произвол судьбы. Африка поменялась навсегда.
Как и в случае с другими легендарными частями прошлого, в батальон не испытывал проблем с теми, кто хотел бы служить в одной из лучших частей. Энтузиасты со всего мира, сумевшие добраться до Солсбери, хотели попасть в ряды «Святых». Их не смущало даже то, что жалование рядового было невысоким – 400$ в месяц, из которых на руки, после вычета, солдат получал менее 350$.
Они прибывали со всех пяти континентов, молодые и не очень, из Великобритании, Канады, Новой Зеландии, Норвегии, Исландии, Франции, Израиля, Австралии, Сейшельских островов, Латинской Америки и США. В 1978-1979 годах в РЛП даже служили индейцы – бывшие ветераны Вьетнама. В одном из последних наборов в части служил уроженец Венгрии – и, по словам его командира, лейтенанта Майка Россува, он очень хорошо проявил себя в боях.
Минимальный период контракта в РЛП составлял три года. Большинство отбывало его полностью. Меньшинство заканчивало службу раньше – отправляясь в последний путь в гробу или по инвалидности, после долгого пребывания в госпитале Эндрю Флеминга в Солсбери.
Большинство новичков – кроме тех немногих, кто смог представить убедительные доказательства своего предыдущего боевого опыта – проходили четырехмесячный курс начальной подготовки и только потом распределялись по ротам. Как скоро новичок отправлялся на свой первый боевой выход – это уже зависело от решения роты. Обычно первой операции предшествовало два-три патрулирования в буше – чтобы боец мог приноровиться к условиям и понять, что от него требуется. Последнее слово оставалось за ротным сержантом – и после этого легкий пехотинец отправлялся в бой.
Питание на боевых зависело от конкретных условий. На постоянной базе, например в Дарвине или Гранд-Рифе, войска получали то же питание, что и остальные части родезийской армии. Либо же их снабжали бесконечными сухими пайками – один паек как правило был рассчитан на день, но часто его приходилось растягивать на три. На длительных операциях было хуже – никто не мог предсказать, как долго коммандос придется «зависать» в буше.
Тогда пехотинцы жили на Pro-Nutro (питательной смеси), которую смешивали с сухим молоком и разводили водой. Остальное давал буш – или местные жители. Отдельные подразделения иногда добывали пропитание охотой – но условия не всегда это позволяли, особенно в Мозамбике или Замбии, где большая часть операций проводилась втайне.
Еще одна деталь, выделявшая РЛП из массы остальных – это жаргон, включавший в себя английский язык, африкаанс, чишона и слэнговые термины, искаженные до неузнаваемости.
Например, простой вопрос к сержанту: «Который час» на lingo десантников звучал как «Stripey, bowl me the ages». Практически любая фраза заканчивалась присловьем «Ek se» (от африкаанс, «слушай» (I say)). Со стороны, разговор двух десантников выглядел как болтовня инопланетян: «flat dog» (плоский пёс) – это крокодил; «main mannie what counts» - командир отделения или взвода (или командир базы). Или, например: «Work us a glide to posies», («Как насчет того, чтобы добросить до базы?).
Отчасти из-за активного употребления этого слэнга, многие на юге Африки считали, что десантники РЛП – это «хулиганы в форме». Может быть, где-то критики и правы – легкий пехотинец редко вел себя как ангел, но воевал он как дьявол.
Некоторые рекорды батальона остаются непревзойденными. Так, за четыре года пребывания в статусе воздушно-десантной части, на счету батальона зафиксировано 5,190 боевых десантирований – гигантская цифра для столь небольшой части. Кроме того РЛП удерживает неофициальный мировой рекорд: три боевых десантирования в течение одного дня, каждое из которых заканчивалось боестолкновением с противником. Другое примечательное достижение: боевое десантирование с высоты менее 300 футов в полном снаряжении (с пулеметами и минометами).
Если взять любой шестинедельный период за все время боевых действий, то наибольшим числом уничтоженных террористов может похвастаться рота поддержки. На пике войны, в 1979 году эта небольшая часть за шесть недель уничтожила 146 боевиков, потеряв при этом двух человек.
Сегодня казармы Крэнборн производят гнетущее впечатление. Я провел там несколько дней с «неофициальным» визитом в прошлом июле – и мне было грустно, особенно если вспомнить, как оно было раньше.
Такое настроение кто-то точно назвал «едким» – как медаль, которая пролежала в глубине ящика и покрылась патиной, так и здесь, когда-то блестящий батальон постепенно покрывался тусклым налётом. С момента последнего боевого выхода прошло полгода – и бойцам просто нечего делать.
Если поговорить с офицерами (с теми немногими, которые согласны общаться с незнакомцами) – то общий настрой батальона можно охарактеризовать как тяжелый. По словам одного из них: «Нас просто продали эти сволочи из Милтона». Имеется в виду штаб армии в Милтон-Комплексе, расположенный на Джеймисон-авеню. (Так она называлась до недавнего времени – сейчас это авеню Саморы Машела, проспект спешно переименовали в честь прокоммунистически настроенного президента Мозамбика). Даже название полка поменялось – вместо Rhodesian Light Infantry теперь это Regiment Light Infantry.
Но Родезийская легкая пехота не намерена сдаваться – с точки зрения «товарищей», конечно, это называется «упорствовать в ереси». Прошло несколько месяцев с тех пор, как в столице был поднят новый флаг Зимбабве (напоминающий своей расцветкой скорее елочную игрушку, чем официальную эмблему государства) – но в казармах Крэнборн этого флага демонстративно не заметили и тем более не вздымали. Вместо этого в Крэнборне (в качестве компромиссного решения) реет новый флаг армии Зимбабве – зеленого цвета, что хотя бы этим роднит его с РЛП.
Даже последний батальонный чемпионат между ротами, проведенный в июле, смотрелся как-то вяло, с участием последнего призыва – того, которому не довелось участвовать в операциях. Чемпионат выиграла 1 рота – и хотя чемпионат почтил визитом генерал Питер Уоллс с несколькими высокопоставленными офицерами, их присутствие отметили, но бурных восторгов не выражали. Именно легким пехотинцам Уоллс когда-то пообещал: «Мы никогда не сдадимся». Ирония судьбы…
Вручать призы был приглашены мистер и миссис Ян Смит – бывший премьер Родезии с супругой. После того, как призы были вручены, бойцы наперебой стали просить «Старика», чтобы он выступил с речью.
Это был грустный момент. Ян Смит произнес предельно короткую речь – едва ли в 40 слов. Но закончил он ее фразой, которую впервые произнес несколько лет назад, в разгар операции «Ураган», когда Родезия, сражаясь с врагами, испытывала сильнейшее давление со стороны южноафриканского премьера Джона Форстера и госсекретаря США Генри Киссинджера. Они добивались, чтобы Родезия – любой ценой – заключила мирное соглашение с террористами.
Именно тогда, Ян Смит произнес фразу, которую повторил сейчас – с увлажнившимися глазами, но твердым сухим голосом: «Слава Богу, что есть Родезийская легкая пехота».
Юнцы, не побывавшие ни на одном боевом выходе и суровые ветераны, за плечами которых были десятки операций, слушали бывшего премьера со слезами на глазах.
Кто-то из них, слегка смутившись этого, произнес вполголоса, выразив общее мнение: «Aagh, drift it, ou pal».
P.S. В 11:00 25 июля 1980 года батальон в последний раз прошел торжественным маршем перед статуей, воздвигнутой в честь павших товарищей. После поверки, когда были зачитаны списки погибших, батальонный капеллан Билл Блэйкэуэй отслужил молитву и к статуе под траурную мелодию волынок были возложены венки. 28 июля статуя была снята с постамента и перевезена в ЮАР. В настоящее время она находится в Великобритании. Батальон Родезийской легкой пехоты был окончательно расформирован 31 октября 1980 года.



= = = = = = = = = = = = =


Уроженец Южной Африки Эл Фентер – один из самых опытных и уважаемых военных корреспондентов. За свою более чем 40-летнюю карьеру, Фентер освещал военные конфликты в Африке (Ангола, Мозамбик, Гвинея-Биссау, Намибия, ЮАР, Родезия, Нигерия, Сьерра-Леоне), в Латинской Америке, в Европе (Балканы). Автор нескольких тысяч публикаций, более трех десятков книг и сценариев. ПРОЩАНИЕ С ЛЕГКОЙ ПЕХОТОЙ – это одна из статей Фентера, посвященных финальной стадии войны в Родезии и расформированию элитных частей республики. Написана в 1981 году.

[Obi-San]

Вербовка, отбор и подготовка Скаутов Селуса




Скауты Селуса, как и большинство подразделений армии Родезии были частью интегрированной – в полку бок о бок служили как черные, так и белые солдаты, причем число последних варьировалось от 15 до 30%. (Чисто «белыми» частями в РДФ были только САС и Легкая пехота). Поскольку большинство солдат были черными, то в первую очередь возникал вопрос о их вербовке. Поскольку Скауты с момента создания и практически до конца войны были подразделением секретным, о котором мало кто знал, африканский персонал никогда не вербовали напрямую, посредством армейских рекрутеров. Для этого применялся иной способ.

Когда возникала нужда в новобранцах, в регион посылалось подразделение солдат-африканцев. По прибытии на место, переодетых в штатское солдат (местных уроженцев) посылали в родные места, в то время как их командир договаривался с региональным комиссаром (чиновником гражданской администрации, отвечающим за область), что потенциальные кандидаты будут прибывать для регистрации в его офис.

Солдаты-вербовщики никогда не признавались соседям и землякам, что они являются военнослужащими. Иногда, если это скрыть было совсем невозможно, они подтверждали, что они, дескать, служили, но более не служат. Обычно они работали под «легендами» сезонных рабочих, либо же безработных, возвратившихся побыть в родных краях.

Далее они в разговорах упоминали, что краем уха слышали, как какой-то армейский офицер из одного очень особого и очень секретного подразделения в один из дней приедет в офис к региональному комиссару. И вроде бы, по их словам, ходили слухи, что этот офицер будет искать для службы людей – но не всякого встречного-поперечного, а особых людей: сильных, выносливых, тех, кто умеет хорошо читать следы и чувствует себя в буше как дома. Далее шел разговор о том, что в этой особой части зарплата гораздо выше, чем в обычных частях. В конце концов вербовщик начинал хвастаться и заявлял, что сам попробует свои силы, и пойдет посмотреть, что там и как. И приглашал знакомых с собой.

Когда в назначенный день командир подразделения прибывал в офис комиссара, то обычно его там ожидало десять-двенадцать человек. Чтобы не вскрывать «легенды» своих подчиненных, офицер их интервьюировал точно так же как и настоящих кандидатов. Местное население и родные рекрутов были уверены, что солдат набирают в обычные армейские части – Скауты Селуса не упоминались ни разу.

После этого, отобранных новобранцев доставляли в казармы Инкомо, где они ожидали прибытия остальных партий из других районов страны. Им выдавалось стандартное камуфляжное х/б и они находились на положении обычных армейских новобранцев – пока им никак не объявляли, что они будут проходить отборочный курс Скаутов. Когда, наконец, набиралось достаточное количество человек, как правило, примерно 60, начинался курс молодого бойца. В принципе от обычного армейского курса он отличался несколько большей интенсивностью. Например, новобранец в полку Родезийских Африканских Стрелков (черная часть с белыми офицерами) отправлялся в боевое подразделение после четырех месяцев обучения. Но потенциальный кандидат в Скауты должен был пройти не менее 6 месяцев обучения. Что касается дисциплин, то это была обычная армейская подготовка – строевая, приемы с оружием, физподготовка, стрельбы и т.д. По прошествии полугода из кандидатов оставалось примерно человек 40 – остальные отсеивались и отбраковывались как неподходящий для армии материал.

Когда эта полугодовая подготовка новобранцев-африканцев близилась к концу, то по всей структуре РДФ начинали рассылаться объявления, что стартует очередной набор в Скауты Селуса и добровольцы-европейцы, а также унтер-офицеры африканцы, приглашаются для прохождения.

В связи со спецификой Скауты постоянно нуждались в черных унтер-офицерах из Африканских стрелков – во-первых, за новичками необходим был присмотр, а во-вторых, кто-то должен был готовить потенциальные сержантские кадры.

Когда прием заявлений заканчивался, как правило, среди абитуриентов было около 15 капралов и лэнс-капралов из Африканских стрелков – редко среди них были сержанты. Что касается белых добровольцев, то они представляли едва ли не весь спектр РДФ, включая национальную полицию, части МВД, Охранный корпус, Родезийский стрелковый полк, САС и Легкая пехота. 90% из них, как правило, были военнослужащие «территориальных частей» (т.е. ополчения) и только 10% - военнослужащие регулярной армии. Объяснялось это тем, что отборочный курс Скаутов был чрезвычайно жестким, и мало кому из солдат регулярных частей по душе была мысль начинать все с нуля в новой части. Тем более, если это включает в себя курс молодого бойца.

С точки зрения Рейда-Дэйли, военнослужащий частей специального назначения должен воплощать собой особый тип солдата. Среди необходимых качеств обязаны присутствовать ум, мужество, сила духа, верность, приверженность делу, чувство профессионализма, ответственность и самодисциплина. Возрастные пределы – от 24 до 32 лет.

Когда Рон Рейд-Дэйли задумывался о том, каким должен быть отборочный курс, он намеренно хотел его противопоставить аналогичному этапу в другом спецподразделении – САС. Притом, что Рейд-Дэйли сам вышел из рядов САС, он считал, что у САС и Скаутов разные задачи и разные методы их выполнения. В связи с этим, по его мнению, служащие САС и Скаутов должны принципиально отличаться. Иначе говоря, что подходит для САС – не подходит для Скаутов и наоборот. Правда впоследствии жизнь показала, что на самом деле это не так: многие солдаты, отслужив в САС, позже проходили отбор и становились Скаутами – а бывало, что Скауты переходили в САС.

Но большой любви между этими подразделениями не существовало. Каждая элитная часть в РДФ считала себя исключительной, пребывая в уверенности, что основную работу войны делают именно они. Профессионализму других воздавалось должное, к коллегам относились с уважением, поскольку часто приходилось работать бок о бок, но в глубине души каждый спецназ считал себя главнее. С точки зрения Скаутов, десантники Легкой пехоты были способны только на грубую мясницкую работу – прилететь и накрошить трупов. Диверсанты САС стояли рангом выше, но все равно отношение к ним было как к маньякам-одиночкам, к тому же Скауты считали, что САС, как оперативная часть, излишне заформализована. (Надо отметить, что легкие пехотинцы, в свою очередь, маньяками считали Скаутов: с точки зрения десантников, только повредившиеся в уме люди способны были жить в буше неделями, питаясь личинками и гнилым мясом, маскируясь под террористов. Что касается САС, то для среднего десантника куда интереснее было прыгать с «Алуэттов» - ногами они ходили редко – обрушиваясь на терров как снег на голову, вместо того, чтобы терпеливо планировать и осуществлять длительные засады или подрывать мосты. Ну а САС, как и Скауты, считали РЛИ великолепными штурмовиками, но более ни на что не годными. К Скаутам же САСовцы относились чуть-чуть свысока, полагая, что 80% операций САС Скауты повторить не в состоянии). В общем, перефразируя родезийского писателя Уилбура Смита, ««Скауты Селуса» были лучшим подразделением родезийской правительственной армии; правда, если бы вы произнесли это в присутствии, скажем, десантников Легкой пехоты, или Специальной Авиа Службы, или Родезийского полка, вам тут же на месте раскроили бы череп».

Рейд-Дэйли считал, что спецназовец, в котором нуждается САС – это одиночка, человек, не зараженный групповым духом. Даже отборочный курс САС являлся тому свидетельством – инструктора САС хотели видеть, как будет себя вести кандидат в условиях сильнейшего стресса: сможет ли он адекватно оценивать обстановку, принимать верные решения, и главное – выполнить задачу. И все это – полагаясь только на собственные силы. В этом, с точки зрения командира Скаутов, крылось слабое место курса САСовского отбора – порой курсант оставался без надзора инструкторов и товарищей на долгое время, вследствие чего у него возникал соблазн пойти по пути наименьшего сопротивления. Хотя отбор в САС был достаточно жестким, инструкторы-сасовцы порой закрывали глаза на нарушения дисциплины. Кандидаты в САС умудрялись иногда сокращать время пребывания на маршруте – во время пеших маршей – посредством голосования автомобилей, автобусов с африканцами, велосипедов и т.д. Конечно, если их ловили, то с курса немедленно отчисляли, но если им удавалось остаться непойманными – то все было шито-крыто.

Именно поэтому Рейд-Дэйли сделал ставку на коллективизм. Он считал, что большая часть солдат способна выполнять свои обязанности исключительно хорошо, когда они находятся среди товарищей – и подвести стыдно, и положительным духом заряжаешься. К тому же «групповой синдром», как считало командование Скаутов, позволяет солдату избегать чувства одиночества, которое легко превращается в желание сдаться, бросить все на полдороге. А в условиях опасности, такие чувства могут привести и к потерям. Так что люди, которые тяготели к одиночеству, для Скаутов являлись нежелательными кандидатами. К тому же будущий Скаут, в силу специфики задач, должен был практически постоянно пребывать среди людей – либо среди своих товарищей, либо среди террористов. И ему необходимо было уживаться с другими.

Но с другой стороны – солдат, который способен хорошо действовать ТОЛЬКО если он находится в коллективе – равно не подходил. Порой от Скаутов требовалось действовать малыми группами в два-три человека, а иногда и в одиночку – в ситуациях, предусматривавших особый риск. Так что умение обходиться одному приветствовалось, но в пределах.

Так что отборочный курс был построен с тем расчетом, чтобы выявить среди кандидатов подобных солдат – в которых бы удачно сочеталось умение работать в команде и одновременно в одиночку.

В день начала отборочного курса, все кандидаты строились на плацу в казармах Инкомо. Разделения ни по расам, ни по званиям не было: европейцы, африканцы, офицеры, унтер-офицеры и рядовые стояли в одном строю. К тому моменту начальная подготовка африканских солдат уже была закончена – это делалось с тем расчетом, чтобы они наряду с европейцами могли принять участие в отборе. На построение все обязаны были явиться с вещами – правда, про пайки или про питание абитуриентам намеренно ничего не говорилось. После переклички, к кандидатам обращался командир части, майор Рон Рейд-Дэли. Как правило приветствие было кратким. Майор подчеркивал, что Скаутам не нужны супермены. Нужны нормальные солдаты, которые просто способны выполнять свой долг, но лучше чем остальные. Он также особо подчеркивал, что любой доброволец вправе заявить о своем уходе с курса в любое время, и к нему не будет не то что претензий, а просто косых взглядов и смешков за спиной. То что у кого-то не получится стать Скаутом, вовсе не означает, что этот кто-то – плохой солдат, как раз наоборот. В иных частях, более подходящих для службы, из такого человека получится образцовый воин, чему, как отмечал Рейд-Дэли, есть масса примеров среди офицеров, сержантов и рядовых. В конце речи он благодарил кандидатов от имени полка за то, что они по своей воле решили принять участие в испытаниях, поскольку часть Скаутов комплектовалась исключительно добровольцами. Майор особо подчеркивал момент ухода с курса – все-таки ни один человек не любит считать себя неудачником, и для того, чтобы немного поднять дух кандидатам, он предлагал им не чувствовать себя ущербными по возвращении обратно в свою часть: «Если кто-нибудь будет вас высмеивать на предмет того, что, мол, не смогли, то этому пересмешнику можно ответить – у меня, по крайней мере хватило духу попробовать, а вот тебя я там что-то не видел».

Далее кандидатам выдавался суточный паек, как его называли «крысиный корм». Абитуриентов предупреждали, что питание на курсе будет нерегулярным и намекали, что паек не стоит уничтожать с ходу. После этого кандидатов распускали до вечера, но не сообщали им ни о дальнейших планах, ни о том, когда будет следующий прием пищи. Новобранцы рассеяно бродили по территории, занимаясь своими делами. При этом намеренно поддерживалась такая атмосфера «армейского бардака», когда толком никто ничего не знает и не может дать внятный ответ.

Ближе к вечеру, когда кандидаты полностью расслабились, внезапно звучала команда «Построиться!». После построения, абитуриентам приказывали немедленно грузиться на грузовики, стоящие у ворот лагеря. При себе кандидаты обязаны были иметь все вещи и снаряжение. Инструктора, ухмыляясь, советовали с собой брать и гражданскую одежду – дескать, тренировочный лагерь находится на озере Кариба, недалеко от курортных местечек, и у курсантов будет возможность иногда отлучиться поиграть в казино либо перехватить пару пива в пабах. Многие брали.

С этой секунды, кандидатами командовала инструкторская группа, состоящая из 8 человек – одного офицера и семи сержантов, четверо из инструкторов были белыми, четверо – черными. На каждом новом отборочном курсе роль инструкторов исполняли новые Скауты – подразделения откомандировывали своих офицеров и сержантов по очереди. С момента погрузки в машины, все новобранцы, независимо от их звания, обязаны были подчиняться инструкторам. При этом офицеры регулярных и территориальных частей, а также сержанты регулярной армии сохраняли свои звания – к ним обращались по форме. Что касается сержантов и рядовых территориальных частей, то независимо от их званий, на время отбора к ним обращались «боец».

Этап отбора намеренно начинался с создания стрессовых ситуаций. Сначала курсантам предоставлялась возможность расслабиться, после чего их резко возвращали обратно в атмосферу «стой-там-иди-сюда». Тот факт, что капрал Скаутов рявкал, допустим, на лейтенанта-связиста, также не прибавлял последнему бодрости. Так что по пути в лагерь на тряских «Мерседесах» курсанты погружались в атмосферу задумчивости пополам с напряженностью. У многих начинали в голову закрадываться мысли, что предстоящие недели будут, скорее всего, сложными.

Отъезд грузовиков с кандидатами был точно выверен по времени. За несколько минут до наступления темноты (а в Африке она наступает практически мгновенно, как будто солнце просто выключили) грузовики останавливались у поворота на Чарару, в пяти км от аэропорта Кариба, и курсантам приказывали выгружаться. Все вещи сваливались в одну кучу, после чего офицер-инструктор обращался к кандидатам: «Лагерь подготовки Скаутов находится рядом, по дороге в Чарару, всего лишь в каких-то паре десятков километров. И это расстояние вы должны пробежать. Естественно, что все ваши вещи вы должны взять с собой. Да, да, все что вы набрали, чемоданы, сумки и т.д. Если кто-то из вас решит, что с вещами бежать тяжело, то можете их бросить – правда, в этом случае попрощайтесь с ними навсегда, поскольку подбирать их никто не будет. Мы с большим интересом будем ожидать вас в лагере – сегодня в ознаменование первого дня курса наш повар специально приготовил отборные стейки и уже поставил пиво на лед. Естественно, это угощение касается только инструкторов – но если кто изъявит желание бросить курс, то вполне может к нам присоединиться».

После этого офицер и несколько сержантов отбывали на грузовиках в лагерь. На месте оставались только курсанты, и два сержанта на одной из машин – на случай если придется подгонять отставших. И кандидаты начинали пробежку, длиной в 23 километра, неся все свои вещи на себе, стараясь не отстать и показать максимально лучший результат по прибытии в лагерь.

Сам лагерь был расположен в одном из живописнейших уголков долины Замбези, на берегу озера Кариба. Это место было одним из последних нетронутых цивилизацией – кусок дикой первозданной африканской природы. В непосредственной близости от лагеря бродили львы, буйволы и слоны. Как сказал один кандидат в Скауты, бывший Королевский морской пехотинец из Лондона, в изумлении наблюдая за слоном, который ломился сквозь заросли в 50 метрах от лагеря: «Это как в зоопарке…только без клеток». И это был, пожалуй, самый необычный лагерь подготовки специалистов во всей субэкваториальной Африке.

Лагерь носил имя Wafa Wafa Wasara Wasara. Это словосочетание в приблизительном переводе с языка шона значило «кто умер – тот умер, кто выжил – тот остался». По крайней мере, все Скауты с этим толкованием соглашались. Те 10-15% кандидатов, которые прошли курс и получили впоследствии заветный коричневый берет с эмблемой атакующей скопы (а также те, кто отсеялся в результате отбора), считали это место реальным воплощением чистилища.

Wafa Wafa на чишона значило «я умер, я умер!» - уже одно это название заставляло любого военнослужащего относиться к месту с подобным названием, по меньшей мере, с подозрением. Wasara Wasara, в свою очередь, не имело четкого перевода. Это скорее означало панические возгласы – когда, например, в центре крааля обнаруживалась стая разъяренных львов, то обитатели деревни вопили именно это. Поставленные вместе эти слова наводили на мысль о том, что кандидата в Скауты ожидает нечто совершенно ужасное – если уж лагерь носит такое название.

Когда наконец кандидаты прибывали в лагерь – некоторая часть отсеивалась еще на пробежке – то их глазам представала невероятная картина. В лагере не было ни казарм, ни палаток – только несколько примитивных basha, шалашей – и более ничего. Именно в них и предстояло жить курсантам. Рядом с шалашами была небольшая площадка утоптанной земли, с кучкой закопченных камней и углями – это была кухня. Правда, ни в этот вечер ни в несколько последующих, кандидатам не предлагали никакой еды. Курсанты были измотаны бегом – долина Замбези славилась на всю страну как место где жарко всегда – ощущали чувство голода и к тому же были свидетелями, как некоторые из их товарищей уже «сломались».

С этой минуты, как едко шутили инструктора, кандидаты навсегда прощались с жизнью – прошлой. Кандидатов намеренно выматывали, мелочными придирками доводили до крайних пределов, морили голодом и провоцировали на нервный срыв. Тот кто не мог это вынести или же не желал терпеть подобное волен был заявить об уходе с курса в любую секунду. Главным фактором – для инструкторов – было то, как человек себе ведет в любой ситуации. Все реакции кандидатов тщательно подмечались. Когда человек сильно устал и при этом голоден, то все наносное с него быстро слетает, и остается только то, что составляет его истинную сущность. С самого начала курсантов ставили именно в такие условия – начиная с неожиданной вечерней пробежки до лагеря – и инструктора намеренно продолжали увеличивать объем стресса, чтобы сломить в кандидатах дух сопротивления. Фактически эта была пытка голодом, физическими нагрузками и моральным давлением, рассчитанная таким образом, чтобы у человека не оставалось ни минуты перевести дух и задуматься.

Первые пять дней программа строилась по следующему расписанию. Кандидатов будили перед самым рассветом и до 7 часов утра они занимались физподготовкой – бегом или упражнениями. После чего следовала поверка и немедленно за ней – боевая подготовка: обращение с оружием и стрельба. Стреляли по всякому, патронов не жалея: с двух рук, из автоматического оружия, из пистолетов, неприцельная стрельба. Особое внимание уделялось методу, который у Скаутов назывался «беспорядочная» стрельба – метод принятый на вооружение практически всеми подразделениями РДФ, отлично себя зарекомендовавший в условиях засад противника.

Суть ее заключалась в том, что каждый солдат в патруле концентрировал свое внимание на секторе стрельбы перед ним, постоянно анализируя и просчитывая. Солдат обращал внимание на валуны, густые места в кустарнике, выступающие корни деревьев – и стрелял короткими очередями (по два патрона), в те вероятные места, где, по его мнению, могли бы прятаться террористы. Инструктора каждый раз выбирали новые места для «засад» размещая мишени в вероятных местах укрытия террористов. В результате за очень короткие сроки у курсантов развивалось некое шестое чувство – они подсознательно соображали, где сидят «террористы» и успевали всадить туда пару пуль, еще до того, как туда падал их взгляд. Каждый день завершался штурмовой подготовкой – преодолением естественных и искусственных препятствий, лазанием по канатам, причем с каждым днем высота только увеличивалась. С наступлением темноты тренировки продолжались – кандидатов обучали передвижению ночью, работе с компасом и картой, ночной стрельбе и базовым тактическим приемам.

Первые пять дней курсантам не давали никакой еды – никакой абсолютно. Инструктора напоминали им, что, вообще-то, еще в Инкомо курсантам был выдан суточный паек, но «крысиный корм», как правило съедался либо тогда же, либо в первый же день по прибытии, либо же бросался некоторыми во время первой пробежки до лагеря (в надежде, что в лагере будет еда). Питались курсанты тем что могли добыть в буше – съедобными ягодами, диким шпинатом, корнями, мелкими птицами или грызунами. Но и эту еду было добыть проблематично – необходимо было свободное время, а вот его-то у кандидатов и не было. На третий день один из инструкторов подстреливал бабуина. После чего тушу обезьяны вешали высоко на дерево перед шалашами кандидатов. Убитого бабуина не свежевали и не вспарывали ему брюхо – оставляли, как есть. Во влажном и невыносимо жарком воздухе туша очень скоро начинала гнить. Спустя пару дней, бабуина снимали, свежевали, выбрасывали внутренности, разрезали на куски и бросали в котел – вариться. Туда же летели и другие куски мяса из дичи, подстреленной инструкторами, и намеренно доведенной до такого состояния, что мясо из красного превращалось в зеленое. Естественно туда же в котел шли и черви, и личинки, отложенные в мясе мухами.



Это была первая настоящая еда для кандидатов, с момента их прибытия в Вафа-Вафа. Ни один человек от нее не отказывался, хотя запах и вкус, по словам того же Рейда-Дэйли, «были такими, от чего стошнило бы и стервятника и гиену».

Когда в конце 1970-х годов журналистов допустили в лагерь подготовки Скаутов, то они были ошарашены. Один из них обвинил Рейда-Дэйли в том, что тот преднамеренно пытается убить потенциальных кандидатов. На что майор (к тому времени подполковник) ответил: «Ничего подобного, это делается ради их же блага. Скауты на задании, в глубине вражеской территории, например в Мозамбике, могут находиться неделями без доставляемых припасов (в отличие от САС). И выжить они могут только на том, что будет у них под рукой. Случалось, что Скауты в ходе операции натыкались на тушу антилопы, которую задрал лев, но еще не успели пожрать гиены. Если они будут знать только в теории, что они могут это съесть – то они никогда ее не съедят». После чего Скауты-медики объяснили журналистам, что вопреки распространенному мнению, гнилое мясо вполне съедобно, если его тщательно проварить – хотя если дать ему остыть и разогреть снова, это может убить человека. На первых стадиях гниения в нем все еще содержится протеин и оно вполне питательно – в экстремальных ситуациях такая еда спасет человеку жизнь. Цивилизация отшлифовала человека и притупила его чувства – если обычному человеку предложить подобное блюдо, то его стошнит от одного только вида. Но для голодных и измученных курсантов похлебка из гнилого мяса обезьяны была равноценна стейку из самой лучшей мраморной говядины в ресторане отеля «Мономотапа» - они не испытывали абсолютно никаких проблем с едой, а многие даже просили добавки.

Как правило именно в эти дни происходил самый большой отсев кандидатов – выбывало около сорока человек. Курсантов постоянно держали в неведении относительно расписания занятий – это делалось преднамеренно, если человек хотел бросить, ему не препятствовали. После первых пяти дней, кандидатам начинала выдаваться еда – в ограниченных количествах. Одновременно инструктора поощряли инициативы курсантов по добыче съедобного материала в буше. Правда убивать крупных животных категорически запрещалось.

После четырнадцати дней, прожитых кандидатами в условиях сильного стресса и постоянного чувства голода, следовал трехдневный «марш на изматывание». Дистанция обычно выбиралась инструкторами с учетом рельефа местности, но всегда была в пределах 90 – 100 километров. То есть за день курсанты должны были пройти около 30 километров, но эти 30 километров были отмечены на карте. В реальности дистанция была немного больше, потому что кандидаты должны были идти по холмам, преодолевать ручейки и реки, продираться сквозь густой кустарник и т.д. Перед маршем курсантов разбивали на небольшие группы, каждую из которых сопровождал инструктор, внимательно следивший за поведением каждого из кандидатов. Каждому кандидату выдавался 30-килограммовый рюкзак с булыжниками. Все камни были покрашены ярко-зеленой краской – чтобы у курсанта не возникло искушения заменить по пути часть камней. Также перед началом марша и сразу же по его окончании, рюкзаки тщательно взвешивались – опять же, с тем, чтобы проверить, не выбросил ли кандидат незаметно пару-другую булыжников. Рюкзаки специально набивались камнями – эффект был рассчитан на то, чтобы кандидат постоянно помнил, что он тащит бессмысленный и бесполезный груз, что снижало его боевой настрой. Кроме того, курсант естественно тащил на себе свое вооружение и снаряжение. Так что общий полезный – или скорее бесполезный вес – у каждого курсанта составлял от 35 до 40 килограммов.

К этому необходимо добавить, что трасса марша была проложена в долине Замбези с ее постоянной запредельной жарой, способной довести неподготовленного человека до теплового удара за три минуты. Поэтическое название «долина» также не должно смущать – она была усеяна валунами, небольшими, но труднопроходимыми холмиками, оврагами, буераками и ямами. На марш курсантам выдавалось строго ограниченное количество воды. Если к этому добавить и то, что долина находилась в «поясе цеце», где укусы этих мух, а также москитов, мух-мопани и прочих насекомых способны довести человека до исступления, то неудивительно, что одолевшие марш впоследствии называли его highway to hell, дорогой в ад. На все три дня марша курсантам выдавалась 125-граммовая банка с мясом и 250-граммовый пакет кукурузной крупы.

Последние 20 километров – хотя курсанты были в неведении, что это последние 20 километров – марш превращался в марш-бросок: чередование бега и ускоренного шага. Перед этим этапом у кандидата отбирался его рюкзак, набитый камнями, но взамен вручался мешок с песком, чуть меньшего веса. Двадцать километров предлагалось покрыть за 2,5 часа – что было возможно при условии практически постоянного бега. Как правило, командир части, Рон Рейд-Дэйли, всегда старался присутствовать при этом моменте.

Когда курсанты доходили до финишной точки, из кустов неожиданно выступали инструктора и поздравляли их с успешной сдачей отборочного курса. Большинство кандидатов отказывалось верить словам Скаутов, считая, что этот очередной коварный трюк инструкторов, призванный сломить дух и заставить сдаться. Кандидаты, едва стоявшие на ногах, бранились и покрывали смеющихся инструкторов отборными ругательствами, пока наконец до них не доходило, что все экзамены действительно сданы. После чего многие плакали, а по словам Рейда-Дэйли, в такие моменты у него, неоднократно наблюдавшего подобное, тем не менее всегда щемило сердце от гордости за тех кто сдал.

После трех дней отдыха, потребного для восстановления ног – к тому моменту у всех курсантов ступни превращались в кошмар дерматолога – курсанты приступали к двухнедельному курсу выслеживания и выживания в буше. По его окончании, новоиспеченные Скауты из территориальных частей отправлялись домой, в ожидании вызова на задание. Те же, кто был в регулярных частях, направлялись в иной лагерь, для изучения собственно анти-террористических опреаций, т.н. «темная фаза». Лагерь копировал до мельчайших деталей типичный лагерь террористов в Мозамбике. Инструкторами там работали бывшие боевики ЗАНЛА и ЗИПРА, многие из которых перешли на сторону РДФ и прошли отбор в Скауты. В течение двух недель инструктора обучали новых Скаутов приемам псевдо-террористических операций, умению выдавать себя за настоящих террористов, обычаям, диалекту, песням, манерам и т.п. После этого Скауты проходили 3-недельную парашютную подготовку в Нью-Саруме и базе Гранд-Риф. Некоторые из Скаутов дополнительно проходили легководолазную подготовку и обучались прыжкам с больших высот. В среднем на подготовку квалифицированного Скаута уходило около полугода. По прошествии еще шести месяцев, наполненных постоянными тренировками и боевыми операциями, военнослужащий превращался в самую грозную боевую машину родезийских вооруженных сил, человека, способного выжить всегда и везде, разведчика, умеющего вести многодневное наблюдение, стрелка, поражающего любую цель, оперативника, которому под силу было любое задание – Скаута Селуса.

[Obi-San]

Родезийская легкая пехота
Из книги Криса Кокса "ДШБ".



В повестке сообщалось, что я должен прибыть в казармы Родезийской легкой пехоты (РЛП) в Крэнборне, Солсбери, 8 января 1976 года в 08:00.
Мать высадила меня прямо у ворот войсковой части; на прощание мы поцеловались. Пройдет шесть недель, прежде чем я снова смогу выйти за эти ворота.
Я с неподдельным восхищением смотрел на караульные будки и на военнослужащих полковой полиции, в безупречной форме, с белыми фуражками и нарукавными повязками. Неловко держа в руках свой чемодан, я шагнул на территорию части.
Везде сновали полицейские и инструктора, сгоняя нас, новобранцев, повзводно, по 60 примерно человек. После этого нас перестроили в три шеренги; мы застыли в молчании. Через некоторое время перед нами появился капрал, одетый в камуфляжную форму, зеленый берет и полковой ремень РЛП: - Ну что, посмотрим, умеете ли вы маршировать. Шаго-ом…арш! Левой, левой…
Мы неумело затопали ботинками, не понимая куда идти, как идти, лихорадочно пытаясь шагать в ногу. Улучив момент, я оглянулся по сторонам, в надежде найти хотя бы кого-нибудь знакомого. Не обнаружив таковых, я почувствовал себя одиноко и тоскливо.
Как и я, все в строю были одеты в гражданку и коротко пострижены. Я, правда, постригся за один день до прибытия в казармы – проигнорировав совет сделать это пораньше, чтобы оголенная шея могла привыкнуть к яростному тропическому солнцу. Последующие дни я был вынужден расплачиваться за эту ошибку.
По команде мы довольно бестолково остановились.
- Смирно! – рявкнул капрал. – В одну шеренгу – становись!
Мы подошли к кирпичному трехэтажному зданию, построенному в типичном стиле 1960-х годов. На веранде перед зданием располагалось множество столов, за которыми сидели офицеры и сержанты.
Наш взвод встал в конец очереди. Нам разрешили закурить, и мы начали общаться. Но поскольку я никого не знал, то просто стоял и слушал. Из разговоров я понял, что здесь нас внесут в документы и выдадут расчетные книжки. Очередь двигалась со скоростью черепахи. Нас там уже было и так около трех сотен, а новобранцы продолжали прибывать.
Неожиданно я заметил, что один из новобранцев, смуглый, атлетического сложения парень с выдающимся носом, встал ногами на ухоженную клумбу. Даже я, сугубо гражданский человек, немедленно понял, что с его стороны это был крайне опрометчивый шаг. И точно – откуда-то раздался грозный рык: - Эй, ты, образина!!! А ну-ка, мигом с моей клумбы!!! Ко мне, уродец!!!
Обернувшись, я увидел обладателя этого чудовищного голоса – это был огромный, похожий на буйвола, невероятно мощный человек, у которого, казалось, совсем не было шеи: голова просто вырастала из плеч. Через грудь по диагонали шла широкая красная лента (как у официанта, подумалось мне), в руках он держал стек (позже мы узнали, что он называл его «шагомер»). Это был ротный старшина, сержант-майор Эразмус – в просторечии «Лось».
Со временем мы убедились, что этим стеком (или тем, что его заменяло) он мог выделывать самые невероятные вещи. В моменты ярости он просто разламывал его на кусочки – о голову или плечи незадачливого курсанта.
- Твое имя? – рявкнул он, обращаясь к новобранцу.
- Кондон, - последовал неуверенный ответ.
На сержант-майора и так было страшно смотреть, но тут он просто превратился в лютое чудовище. Кондон не сказал «сэр» - глядя на сержанта, я подумал, что вены на его несуществующей шее просто лопнут от ярости. Эразмус шагнул вплотную к новобранцу и проорал ему в лицо: - Слушай сюда, ты, жалкий кусок собачьего дерьма! СЭР!!! Ко мне обращаться надо – СЭР!! ТЫ ПОНЯЛ???
Я был более чем уверен, что барабанные перепонки Кондона немедленно лопнут. Но поскольку у меня не было никакого желания оказаться на его месте, то я молча стоял, сделав максимально безразличную физиономию.
- А теперь, говнюк, проваливай с глаз моих, прежде чем я тебе не пришиб, урод недоделанный! – проорал «Лось». Кондон неловко развернулся и под пристальным взглядом сержанта встал в строй.
Через три часа наконец-то подошла моя очередь. Один из сержантов, которого явно утомила вся эта процедура, вручил мне расчетную книжку.
- Номер? – крикнул мне другой сержант.
- 108343, сэр, - громко выкликнул я. Первое что нам сказали, как только мы переступили порог части – то, что мы должны накрепко затвердить свои номера. Хотя я и нервничал, но в глубине души я был доволен тем, что сумел чётко ответить.
- Не надо называть меня «сэр», я всего лишь сержант.
- Так точно, сэр!
- О, Господи… ладно, проваливай.
Смущенный, я развернулся и отошел. Я понял, что мне еще предстоит многому научиться, и что-то мне подсказывало, что процесс этот будет долгим и болезненным. Время показало, что в этом отношении я был прав на 100%.
Когда мы получили наши расчетные книжки, нас опять построили в колонну, и мы бегом направились на вещевой склад. Там нам выдали всякие принадлежности, включая одеяло и кухонную утварь.
- Запомните, - предупредил нас капрал, их выдававший. – Это не ножи и вилки. У нас они зовутся «железки для хавчика» Вам все понятно?
- Так точно, капрал, - неуверенно ответили мы.
- Что? – повысил он голос. – Я вас не слышу.
- Так точно, капрал! – ответили мы уже громче.
- Я опять вас не слышу!
- Так точно, капрал! – проорали мы.
- Я НЕ СЛЫШУ ВАС!!!
Эта перекличка продолжалась минут десять. Мы стояли красные от напряжения, наши легкие были готовы взорваться от напряжения. Наконец капрал сделал вид, что он доволен нашим ответом. После этого мы погрузились в грузовики и поехали на вещевые склады бригады, где нас нагрузили дополнительным снаряжением и формой одежды.
А вот в казарму со складов мы уже добирались бегом – нагруженные при этом тонной (как нам казалось) снаряжения. Мы перли на себе одеяла, подушки, разгрузочные ремни, форменную одежду, наши гражданские чемоданы, и кучу всяких дополнительных, но крайне полезных вещей. В этот список входили не только бритвенные лезвия и зубная паста, но также например, незаменимые банки с обувным кремом «Киви». По армейским стандартам «Киви» считался лучшим сапожным кремом в мире.
Я искренне жалел тех парней, которые были обуты в модную тогда обувь на платформе – бежать в таких ботинках было крайне неудобно. Подумав о бритвенных лезвиях, я про себя рассмеялся – вне всякого сомнения, нас будут заставлять бриться каждый день. Хотя большинству из нас и раз в неделю хватило бы за глаза.
За всей этой суетой мы пропустили обед – но я был не голоден, поэтому особо не волновался. Капрал нас привел в большой зал, где на полу было разложено огромное количество матрасов. После того, как каждый из нас выбрал себе место и скинул на матрас свое снаряжение, капрал предупредил нас: – Построение через 10 минут, железки с собой. – Я начал понимать, что слова «построение» и «построиться», по-видимому, являются одними из основных в армии. Слава Богу, у нас было время перекурить.
Среди толпы я обнаружил своего школьного приятеля, Тома Смолла. Его брат служил в саперных частях и Том тоже хотел попасть туда – ему как-то не улыбалось служить в пехоте. Через пару дней Том смог добиться назначения в саперы и позже мы виделись только один раз, спустя три года – за несколько дней до того, как он подорвался на мине.
Мы едва успели прикончить наши сигареты, как раздалась команда на построение. В «столовку» мы направились бегом – там, после еще одного бесконечного ожидания, мы мигом смели ужин. Еда была хороша – жаль только, что мало.
После ужина мы маршем направились в казармы. Маршем, а не бегом – поскольку инструктора не должны заставлять курсантов бегать на полный желудок. Увы, позже я понял, что это исключительно мудрое правило могло варьироваться в совершенно невероятной степени – в зависимости от настроения инструкторов.
Я узнал, что наше размещение, оказывается, носило временный характер. Всего новобранцев было около пятисот, так что неудивительно, что положение вещей здорово напоминало хаос. Кого-то вскоре должны были определить в другие части, но до тех пор они оставались головной болью командования в Крэнборне.
Капрал предупредил нас, что отбой последует в 21:00 и посоветовал побыстрее разобрать свои вещи. Когда Том показал мне с чего надо начинать, и что делать в первую очередь, то у меня сердце упало – работе не было видно конца. Оказывается, кое-что он почерпнул из наставлений брата. Поясной ремень с пряжкой…черные ножны к штыку…черные повседневные ботинки…коричневые полевые ботинки…два ремня к винтовке, один черный и один белый… В довершение всего я узнал, что котелок должен быть начищен до зеркального блеска – также как и «железки», и кружка и лезвие бритвы. Обрезать все болтающиеся нитки с формы одежды – в противном случае влепят наказание за «неопрятный вид». Пришить шевроны: армия Родезии на правый рукав, 2-я бригада на левый. Какой на какой? Точно? Что такое 2-я бригада?
Я тупо уставился на банку с пастой для чистки и взял в руки котелок. Когда прозвучал сигнал «отбой» до зеркального блеска было еще ой как далеко…
Я лежал с открытыми глазами в темноте, в помещении, наполненном храпом моих сотоварищей (очевидно, куда более флегматичных, чем я) и напряженно размышлял о том, что меня ожидало впереди…

Несколько следующих дней слились в один. Казалось, что бардак не прекратится, мы все также неуклюже перемещались по лагерю, будучи до сих пор в «гражданке». Из одного места нас посылали в другое, мы подписывали какие-то бумаги, получали дополнительное снаряжение, нас проверяли врачи, и наконец мы принесли воинскую присягу.
Медкомиссии я побаивался. У меня было сильное плоскостопие, и я знал, что неминуемо попаду в категорию «S». Все новобранцы, которым присваивались категории «S» и «В» немедленно отправлялись в казармы Лливелин в Булавайо – там из них готовили военных полицейских и клерков. Я так никогда и не узнал, что же именно означала категория «S» - кроме того, что она точно не была тем, что мне нравилось. А куда делись категории с «С» по «R»?
К счастью для меня, из-за большого количества новобранцев медкомиссия не проводилась с должным тщанием, и мне присвоили категорию «А». Я был рад – это означало, что меня оставят в Солсбери, моем родном городе. Тем не менее, в ходе моей подготовки плоскостопие заставило меня сильно помучиться – боль, казалось, не смолкала не на секунду. Я до сих пор не знаю, выиграл ли я в конечном итоге или нет, получив строевую категорию.
Изначально дисциплина была вполне терпимой. Мы гадали, когда же за нас примутся всерьез. Все сошлись на мнении, что самое «веселье» наступит, когда нас распределят по взводам, и начнется боевая учеба.
На пятый день я вызвался добровольцем на комиссию по отбору в офицерское училище. Я прошел более чем достаточно тестов, как на физподготовку, так и психологических. Мне они сложными не показались.
Через два дня нам объявили результаты. Я не прошел отбор.
Хотя я успешно сдал все тесты, мне сказали, что во мне не хватает задатков лидера – уверенности в себе и умения вести за собой других. Да пошли они в задницу, подумал я в расстройстве. Я провалился только потому, что не смог так громко рявкать, как эти козлы, которых отобрали.

Жизнь – забавная штука.
Эти первые несколько бестолковых дней определили мою военную карьеру… и вероятно всю мою дальнейшую жизнь. Что бы со мной стало, пройди я отбор в офицеры? Что бы вышло, узнай врачи о моем плоскостопии? Мои друзья, которых потом убили, в этом случае для меня были бы только именем в газете. Как те погибшие парни из других частей, которых я никогда не знал – они для меня только имена и все.
Жизнь – это вечный перекресток.
Я не шел в армию добровольцем. Год службы по призыву – это непредставимое время для 18-летнего парня, и в какой-то момент я был намерен этой службы избежать.
Я ничего не понимал в политике. Но мои родители голосовали против Яна Смита и его Родезийского Фронта. Я учился в смешанной частной школе вместе с цветными. Со многими из них у меня завязались приятельские отношения. Я понимал, что политика Родезийского Фронта не всегда справедлива по отношению к ним – однако я пошел сражаться за бело-зеленый флаг Родезии. При этом я не ощущал себя патриотом.
Я не мог этого понять… как не могу и сейчас.
Может быть, я не хотел отставать от ровесников – а, может, я не хотел позорить семью – или же у меня просто не хватило духу уклониться от призыва.
Вообще-то я все распланировал. Втайне я получил мозамбикскую визу – в 1976 году он еще поддерживал относительно нормальные отношения с Родезией. Правда, до сердечных добрососедских отношений как это было с ЮАР, Мозамбику было далеко.
В декабре 1975 я поехал навестить свою бабушку в Порт Элизабет, в ЮАР. На обратном пути я намеревался сесть в Йоханнесбурге на поезд в сторону Лоренсу-Маркиш. А там я надеялся найти в порту работу судовым механиком и уплыть, куда глаза глядят. Жизнь виделась в романтическом свете.
Я не планировал делиться этими планами со своими сестрами – мы вместе поехали в ЮАР. Но когда мы подъезжали к Йоханнесбургу, я решил, что все-таки обязан попрощаться. Они были в шоке. Не из-за того, что я предаю страну и все такое – скорее из-за того, какой позор обрушится на семью из-за моего побега. Они просили, умоляли, плакали, взывали к здравому смыслу – и в конце концов отговорили меня.
Так что я вернулся в Солсбери – и упустил свой шанс.
Я до сих пор порой думаю, правильно ли я поступил, послушав их?
Я не знаю, сколько молодых людей дезертировало из родезийской армии – я думаю, что достаточно. Часто им в этом помогали родители. Кто-то уклонился от призыва под предлогом продолжения обучения. Очень часто у этих юношей были богатые и влиятельные родители. Когда война закончилась, многие из них вернулись в Зимбабве – кто-то даже сумел разбогатеть.
C’est la vie.

Но на ближайшее время у меня был дом. Пусть это было неуклюжее холодное строение – на многие недели вперед оно стало местом, где я жил, спал и которое привык считать домом.
В кубрике было 12 коек. Я поинтересовался у ребят, которые уже там жили – найдется ли место еще для одной. Место нашлось. Я узнал одного из парней – это был тот самый Кондон, на которого орал «Лось».
Соседнюю койку занимал парень, которого я знал по гражданке – невысокий смуглый очкарик по имени Гэвин Флетчер. Про себя я был рад, что в кубрике у меня теперь есть знакомый… пусть и шапочно.
Родители Гэвина два года назад попали в засаду боевиков и погибли. По понятным причинам он не мог дождаться того момента, когда его, наконец, пошлют в бой, чтобы он мог отомстить за смерть отца и матери.
Сотоварищи оказались приятными ребятами. В кубрике была постоянная атмосфера возбужденного веселья – я так думаю, что на самом деле, это была скорее бравада, призванная скрыть неуверенность и нервное ожидание.
Когда началась учеба, дни постепенно стали приходить в порядок. Теперь, по крайней мере, мы знали, что нас ждет. Былые ожидания сменились рутиной.
Мы вечно были голодны – и вечно хотели спать. Порой мы засыпали на лекциях – несмотря на угрозы наказания. Если кого-то ловили задремавшим – то весь взвод отправляли на физподготовку или строевые занятия.
Инструктора использовали простые, но крайне эффективные методы. Если кто-то допускал серьезную оплошность – то с провинившимся быстро разбирался взвод. Как правило, у «накосячившего» после этого на лице появлялся синяк-другой.
Но нам такие формы наказания не нравились. Во-первых, нам казалось, что это дает инструкторам чувство какого-то извращенного удовлетворения. Они предпочитали, чтобы мы сами разбирались – вместо того, чтобы должным образом наказывать виновника. В этом случае им приходилось заполнять пачку бумаг. Но, может быть, такой метод воспитания являлся часть общей подготовки по выработке командного духа – я не знаю.
День начинался в 04:00 – после подъема была физическая подготовка (короткая пробежка и зарядка), завтрак (небольшой и быстрый) и подготовка к утренней поверке. Мы располагались в казармах основного подразделения – казармы учебной части были переполнены из-за огромного набора новобранцев.
После завтрака следовал ежедневный осмотр. Снаряжение должно было выглядеть безупречно, и разложено на койках точно в таком же порядке, как и у всего взвода. Иногда случались накладки – ребята из другого кубрика порой меняли что-нибудь, забыв проинформировать нас: например положение штык-ножа или что-то еще такое же малозначительное. Однако инструктора не упускали ни малейшей мелочи и обрушивались на нас с упреками, не принимая во внимание, кто прав, кто виноват.
После осмотра шла подготовка к утреннему разводу. Основное, что требовалось от нас – выглядеть безупречно. Ни одной складки на рубашке, пуговицы в ряд, пряжки ремней точно по центру, не выше не ниже, повязки – на строго установленной высоте, никаких ниток на одежде, ботинки начищены до блеска. Самым же тяжким «преступлением» было ношение неуставного нижнего белья.
Подготовившись, мы бегом направлялись в учебное подразделение – где нас еще раз придирчиво осматривали инструктора. Ты мог выглядеть безупречно – но при желании инструктор с ходу обнаруживал не менее 1000 нарушений. Перед разводом наши командиры инспектировали кубрики – как правило, это делал наш взводный, сержант Ларретт, или капрал Локк (позже погиб в бою) или же краснолицый капрал Вентинк.
Одной этой троицы было для нас более чем достаточно – учитывая то, что наказания они раздавали, не задумываясь – но по пятницам нас инспектировал лично капитан Купер, угрюмый, никогда не улыбавшийся офицер. Хуже капитана Купера был только «Лось» Эразмус – наш огромный ротный старшина.
Я до сих пор помню те инспекции, также ясно, как будто это было вчера. В дверях возникал сержант Ларретт или капрал Локк – и взгляд не сулил ничего хорошего. Затем раздавалась команда: - Кубрик, смирр…НА! Мы одновременно грохали ботинками и застывали в строевой стойке.
Я до сих пор вижу, как «Лось» медленно проходит мимо наших коек, придирчиво осматривая каждого новобранца. Я смотрю вперед, мое лицо не выражает ровным счетом ничего, я прислушиваюсь к шагам сержанта и внезапно «Лось» орет на Оттена, новобранца, стоящего по соседству со мной.
Оттен был доброволец, кроме того, ему было всего 16 лет, так что «Лось» всегда мог найти к чему прицепиться.
- Сержант, - орет «Лось» во всю мощь своих легких. – Этот солдат выглядит как перепоясанный мешок гнилой картошки! Он животное! Неряха! Запишите ему нарушение!
Шаги приближаются ко мне, и сержант останавливается.
Я стараюсь не выдавать своей дрожи, громко выкрикивая свой номер, звание и имя.
Старшина критически меня рассматривает, затем переводит взгляд на мое снаряжение на койке. На его лице написано отвращение. Мне кажется, что он пытается пробуриться взглядом до моей души. Проходит несколько секунд (мне они кажутся часами), он что-то неопределенно хмыкает, и проходит далее, к следующей жертве, подобно льву, нацеленному на охоту.
Следующим стоит Флетчер. К несчастью для него, на его рубашку прицепилось маленькое перышко. Должно быть, оно выпало из подушки. С некоторыми солдатами всегда так: абсолютно неважно, какие усилия они стараются затратить, чтобы выглядеть безупречно – все равно наружу вылезает какая-нибудь мелочь. В нашем взводе это Оттен и Флетчер.
«Лось» мгновенно замечает перышко.
Его туша нависает над коротышкой Флетчером. Налитые кровью глаза «Лося» останавливаются в каких-то сантиметрах от очков солдата.
- Солдат, вы в курсе, что у вас на форме перо? – рычит «Лось».
- Никак нет, сэр! - отвечает Флтечер, непроизвольно моргая: слюна сержанта забрызгала его очки.
- Вы хотите сказать, что я лжец? Вы называете меня лжецом?
- Никак нет, сэр!
- Сержант, подойдите сюда! – приказывает «Лось». Однако Ларретт уже стоит рядом, в руках авторучка и блокнот.
«Лось» пылает гневом: - Отвратительная маленькая тварь! Ты что, куриц трахал? Сержант, запишите ему взыскание! Это не солдат – это грязный гнусный маленький куроёб!
Гнев «Лося» кажется нам неподдельным. Вдоволь оттоптавшись на Флетчере, он идет далее. Наконец, гигантская фигура старшины выходит из кубрика. Взвод в унисон выдыхает.
Через пять минут, навьючив разгрузку и снаряжение, мы строимся перед учебной частью для практических занятий с оружием.
Со временем мы научились обращаться со всеми видами и типами оружия, включая то, что использовал противник. Нас учили разбирать и собирать наши автоматические винтовки, какой у них темп стрельбы, мощность, характеристики, как они работают, что надо делать при осечках, как их носить и как из них стрелять.
- Значит так, - говорит капрал, - а перечислите-ка мне 9 характеристик FN.
Мы старательно молчим, пытаясь притвориться невидимками. Капрал обводит нас взглядом, выискивая того, кто уделяет его словам меньше всего внимания.
- Скотт! – вызывает он солдата. Остальные с облегчением вздыхают.
- Э-э-э… FN это ружье повышенной мощности… - Скотт обрывает себя, понимая, что сморозил глупость.
FN – это не ружье, это винтовка. Называть ее как-то по-другому – ошибка, за которую жестоко карают. Нам постоянно говорят, что мы должны относиться к нашей винтовке как к собственной жене – даже быть готовым в случае чего заниматься с ней любовью. Мои мозги сворачиваются в узел…
Спустя тридцать секунд мы бежим всем взводом к стене для метания гранат.
От того места, где мы занимаемся до стены примерно 400 метров. Мы должны добежать до нее, обогнуть и прибежать обратно. Я уже сбился со счета, сколько раз в день мы бегаем вокруг нее. До стены и обратно – любимое развлечение инструкторов.
Внезапно следует приказ остановиться. Сержант углядел, что кто-то из нас сделал что-то не то. Мы все знаем, что за этим последует.
- Значит так, - говорит он, - когда я скажу «пошли», вы стремглав летите к стене.
Мы замираем в напряжении.
- Вперед, - рявкает он, и несколько новобранцев, срываются с места.
- А ну, стоять! – кричит сержант. – Я не сказал – пошли!
Те, кто побежал, возвращаются в строй. Сержант ухмыляется: - Глухие, да? Ладно, у вас есть одна минута, чтобы обогнуть стену… ПОШЛИ!
Взвод бежит к стене, я стараюсь приметить, с какой скоростью бегут наши лидеры.
Я очень быстро понял, что в армии надо держать на уровне «чуть выше среднего». Если ты будешь постоянно в числе первых, то инструкторы это заметят, и в дальнейшем на всякие образцово-показательные выступления будут вызывать тебя. С другой стороны, держаться среди отстающих – чистой воды самоубийство, таких инструкторы запоминают в первую очередь.
Я думаю, что никто из сержантов никогда не засекал время на пробежку до стены и назад. Быстрее чем за две минуты это упражнение невозможно было выполнить – поэтому в качестве дополнительной меры (за то что мы не справились) нам давали еще один-два круга.

[Obi-San]

Каждое утро мы занимались по четыре часа – и для меня это было пыткой. Кроме постоянной боли в ногах, моя бледная оголенная шея моментально обгорела. На наших кепках сзади были отстегивающиеся клапана – чтобы защищать шею от ожогов. Но во время учебы эти клапана нам отстегивать запрещалось. В итоге через пару дней моя шея превратилась в сплошной очаг гноящихся язв.
От инструкторов я о себе узнал много нового.
Я был чушкой!
Я был неряхой!
Но что хуже всего – меня обвинили в порче государственного имущества. А вот это было серьезно, поскольку за этим могло последовать взыскание.
В итоге инструктора сжалились и позволили мне носить кепку с отстегнутым клапаном. Но ожоги-то я уже заработал. Я провел изрядное количество бессонных ночей, лежа уткнувшись лицом в подушку, пытаясь остановить кровь и лимфу, сочившиеся из ожогов. Тем не менее, когда я просыпался, подушка выглядела как использованный после ранения бинт.
Как раз это меня заботило больше всего. Во время утренних осмотров кубрика, проверялось все – в том числе и постельное белье. К счастью для меня никто из инструкторов не догадался перевернуть подушку – в противном случае мне бы не поздоровилось.
Мы маршировали сотни километров по плацу и часами стояли под палящим солнцем – к этому я, в конце концов, привык. Но вот к чему я никак привыкнуть не мог – это к постоянному реву инструкторов и их придиркам.
По пятницам осмотр и поверку проводил капитан Купер или старшина «Лось». Чаще это все же был сержант-майор.
Взводы выстраивались на плацу, в ожидании пока появится великан сержант. «Лось» выходил, осматривался, после этого рявкал что-то нечленораздельное, и взводы начинали марш, стараясь выдержать установленную дистанцию в 15 шагов. Когда это пытаются сделать две сотни плохо обученных новобранцев, как правило, это заканчивается бестолково. «Лось» немедленно выплескивал свой гнев на виновников. Он начинал немедленно орать на нас, заявляя нам, какие мы в сущности бесполезные существа.
Мы и впрямь чувствовали себя бесполезными и никудышными.
По окончании парада, «Лось» обходил строй, держа в руках сводный рапорт о нарушениях за всю неделю. На краю плаца стоял наряд военной полиции – в их задачу входило уводить проштрафившихся на гауптвахту, где им предстояло провести день-другой, размышляя о своих прегрешениях. Полицейские обращались с виновными без деликатности – даже если проступок был незначителен.
Большая часть нарушений подпадала по 39-й параграф – который включал в себя практически все мыслимое и немыслимое. Например, небритость – в зависимости от настроения инструктора за такое виновник мог получить 14 суток казарменного положения.
Со стороны это может показаться смешным – мы и так были на казарменном положении. – но наказание было куда более зловещим, чем виделось на первый взгляд. Виновник обязан был докладываться в караульное помещение через каждые полчаса, начиная с 18:00. Иногда на протяжении 6 или 7 часов – в зависимости от того, как настроены были полицейские. Караулка отстояла от казарм на расстоянии двух километров – так что большую часть времени бедняга должен был практически безостановочно сновать туда-сюда.
К тому же он был обязан каждый раз переодеваться – иногда в парадную форму, иногда в полевую, с разгрузкой или без, иногда в спортивную.
Против нашего общего врага, каковым нам виделись полицейские, мы все объединялись – и помогали виновному быстро переодеться и подготовить форму. Даже с учетом этого после нескольких «пробежек на доклад» провинившийся от усталости едва дышал.
Злая ирония заключалась в том, что полицейский по своему усмотрению мог добавить виновнику дополнительное наказание – например за то, что тот опоздал на одну минуту. Или за то, что его форма одежды была не в порядке. А пробежать два километра в парадке и при этом выглядеть безупречно было практически невозможно. Замкнутый круг.
Если в течение дня, инструкторы были чем-то нами недовольны – то на казарменное положение могли посадить весь взвод. И вдобавок к этому навесить нам дополнительные часы физподготовки.
В центре плаца располагался круглый участок, на который мы ступать не имели права – по нему могли ходить только полноправные коммандос. Позже на этом месте был воздвигнут памятник погибшим, бронзовая статуя солдата, известная как The Troopie. Каждый раз, пересекая плац, мы обязаны были огибать это место.
Также одним из наказаний была переноска бревен – после пары пробежек с ними по полю от боли начинало стонать все тело.
Я помню, что один раз я упал в обморок. К счастью, в тот день инструктор пребывал в хорошем расположении духа – меня просто привели в чувство, и я продолжил бег с остальными. В противном случае он мог заставить моих товарищей нести меня. Отдых наступал только после полуночи. Мы возвращались в свои кубрики и падали на койки, засыпая мгновенно и непробудно.
«Интересно, а как оно по-настоящему будет в буше», порой думали мы.
- Да лучше там будет, - как-то заявил Браун. – По крайней мере, этого долбоебизма там точно не будет.
В каком-то смысле он был прав, конечно. Но тогда мы еще не понимали, что инструкторы старались нас подготовить к куда более тяжким испытаниям, что ждали нас впереди.
Тогда нам что-то казалось ирреальным, что-то смешным, что-то – жестоким… да и сама война казалась чем-то очень далеким.
Мы часто слышали истории, о том как коммандос гибли в бою – но мы даже не думали соотносить это с тем, что когда-нибудь можем оказаться на их месте. С нами этого случиться не могло.

Первая фаза нашей подготовки подходила к концу. Я носил форму уже шесть недель – и для меня это было равносильно вечности. По окончании курса молодого бойца мы должны были приступить к специальной подготовке, в зависимости от того, куда нас распределят, в соответствии с нашими способностями.
Некоторых перевели в другие части, как, например, бронетанковый полк, корпус связи, саперы, артиллерию, или же на административные должности.
Однако большинство из нас решило остаться и попробовать сдать экзамен в Родезийскую легкую пехоту, чтобы стать коммандос. Из нашего кубрика мы потеряли только одного – Чарльтон решился пойти на медицинское курсы.
Утром мы проснулись в возбуждении – в первый раз за все время нам разрешили увольнение в город. Конечно, получим мы увольнительные или нет, зависело от количества наших прегрешений, и от того, насколько успешно пройдет поверка, осмотр и развод.
От «Лося» и капитана Купера мы ожидали худшего – однако, несмотря на грозное и сумрачное выражение их лиц, осмотр прошел без сучка и задоринки. Однако оставался еще и утренний парад.
Другие взводы были безупречно, особенно Синий – все маневры и перестроения они выполнили как по учебнику. Мы о таком и мечтать не могли.
Дождавшись команды сержанта Ларретта – Напра-ву! Шаго-ом…арш! – мы начали движение.
Положа руку на сердце, маршировали мы средне – но, несмотря на это, после парада сержант Ларретт объявил нам, что увольнительные мы можем получить в канцелярии. Мы обрадовались, как дети.
Приятели начали заранее хвастаться, сколько девочек они уложат за эту увольнительную. Я втайне им завидовал, ощущая себя каким-то неполноценным. У меня не было подружки, а приятели, у которых они были, казались мне каким-то сверхчеловеками.
В школе у меня как-то не было возможности завести подружку – но сейчас я хотя бы получал возможность побывать дома, повидать родителей и сестер.
Про себя я нервничал насчет увольнительных: а что если командование передумает и в последний момент их отменит?
Получив бумаги, мы рванулись к воротам, но тут же были остановлены полицейскими – их мы как-то не приняли в расчет. Более половины из нас тут же завернули назад, объявив, что мы одеты «неподобающе». Нам никто не объяснил, что «подобающе», оказывается, относится и к гражданской одежде. Мы понимали этот термин когда речь шла о форме одежды – но «гражданка»? Честно сказать, мы были в тихой ярости. Да как они смеют нас останавливать! У нас всего каких-то 48 часов увольнительной!

Я попытался втиснуть в эти драгоценные 48 часов все, что только можно. Я посмотрел фильмы, я слушал «Аббу» и «Лед Зеппелин», я встретился со старыми приятелями, и естественно напился в дым. Последнее, впрочем, было несложно – учитывая то, что последние шесть недель я не притрагивался к алкоголю. Но самым запоминающимся моментом была домашняя еда – я получил невероятное удовольствие от маминого ростбифа и домашних пирожных.
Уикенд пролетел мгновенно. Казалось, что я только-только вышел за ворота части – и вот уже отец везет меня обратно.
Реальность обрушилась на нас в ту секунду, как я шагнул за КПП. Полицейские опять рявкали на нас, мы опять перешли на марш и бег. Стоя на поверке, мы опять ощутили себя частью военной машины. Все что осталось от увольнительной – это только воспоминания.

В кубрике стоял галдеж – все хвастались тем, как они провели увольнительную.
- Видели бы вы тёлку, которую я склеил, - ухмылялся Либерман. – Я вам скажу, это такая чувиха…
Бедняга Рассел Либерман погиб в бою спустя несколько месяцев. Он взял на себя ответственность за «косяк» своего командира. Лейтенант запаниковал – говоря проще, струсил – и не отдал приказ бойцам в засаде уничтожить боевиков. Около 60 террористов сумели скрыться от наших войск. Чтобы избежать скандала для лейтенанта, Либермана перевели в другое подразделение – где он через несколько дней и погиб. Судьба. Интересно, что много позже этот лейтенант неплохо преуспел в страховом бизнесе…
- Как ты вообще умудрился ее снять, с нашими-то короткими прическами, - с тоской пожаловался Скотт. – До армии у меня хайр был ниже плеч, и все телки были мои. А сейчас они на меня даже не смотрят.
- Это все потому, что ты урод, - съязвил рыжий коротышка Пибблз.
Кубрик зашелся от хохота – это все равно, что горшок сказал бы котелку, что тот чумазый. Естественно Скотт тут же навалился на Пибблза. В разные стороны полетели матрасы, койки, сложенная форма. Пибблз безуспешно пытался освободиться от захвата Скотта, тут неожиданно в свалку вмешался Кондон, и началась куча мала.
Через десять минут кубрик пришел в совершеннейший беспорядок – но это нас не очень-то беспокоило: мы и так были немного навеселе. Кто-то достал тайком пронесенный ром, и веселье продолжилось. Мы знали, что к утру нам надо привести все в порядок – но теперь это нас не так напрягало как раньше.
Наверное, именно тогда в нас начал просыпаться дух товарищества – то боевое братство, которое помогло нам потом выжить в опасных ситуациях и пережить тяжелые времена, как в армии, так и в гражданской жизни.
Именно этот дух товарищества спас нам потом жизни. Тогда мы еще не подозревали, что уже очень скоро начнется крупнейшее вторжение боевиков в Родезию за всю историю войны. ЗАНЛА перешла в наступление.

Следующие шесть недель были посвящены боевой подготовке. Тогда мы находили ее в некоторой степени бессмысленной – отчасти потому, что не понимали, что она имела непосредственное отношение к противопартизанской войне. Мы считали, что бесконечное повторение одних и тех же приемов – это пустая трата времени. Жизнь позже показала, что мы ошибались.
Все эти недели мы готовились к крупным военным учениям, в ходе которых нам предстояло продемонстрировать приобретенные навыки и умения. Мы узнали как должны действовать в бою отделение, взвод и рота. Мы проводили часы, тренируясь в организации засад и наступлений. Порой мы целыми днями ползали на брюхе или занимались штыковым боем.
Последнее, кстати, изматывало едва ли не больше всего. Главной целью отработки приемов штыкового боя являлось внушение нам агрессивности. Поначалу мы этого стыдились – ну как так, вот взять и орать что-то во весь голос, атакуя безликое и явно безвредное соломенное чучело?
- Вы ведете себя как девочки! – выходил из себя капрал Локк. – А ну, вокруг стены, бегом, три круга!
Мы бежали, наши разгрузки и каски болтались на нас, мы бежали, матеря все на свете. Сначала нас бесило это наказание – мы искренне считали его несправедливым. Но поскольку это случалось ежедневно, инструктора вскоре достигли своей цели – в нас начала просыпаться эта самая агрессия.
Доведись мне раньше увидеть такую картину: шестьдесят новобранцев во всю мощь своих легких орут что-то невнятное и тыкают устаревшими штыками мешки с соломой – я бы счел ее идиотской. Но то – раньше. Это надо было самому пройти через это: когда инструкторы низводят тебя до положения грязи под ногами, когда в тебе будят базовые инстинкты. Инстинкты, которые нормальное общество пытается настолько жестко контролировать, что в нем они как бы и не существуют.
Мы также прошли интенсивную штурмовую подготовку на полосе препятствий. С моей точки зрения, она была даже более тяжелой в физическом плане, нежели штыковая атака. Но с другой стороны – удовлетворения от нее было куда больше. Она воспринималась скорее как соревнование – там можно было установить свои рекорды и утереть носы другим взводам.
Когда ты сидишь, грязный, потный, еле переводящий дыхание, и слышишь, как сержант Ларретт говорит, что Зеленый взвод победил все остальные – в тебе просыпается такое удовлетворение, что передать словами это невозможно. Пусть мы не были лучшими на плацу – но на штурмовой полосе равных нам не было.
Если мы показывали хорошие результаты, то нас награждали пропуском в «чепок» – вечером на два часа. Это считалось высшей привилегией – для нас, конечно, и не в последнюю очередь потому, что мы могли позадирать нос перед другими взводами. Ну и тот факт, что вынужденная трезвость резко понижала нашу способность принимать алкоголь… в общем за два часа можно было успеть опьянеть и протрезветь.
Я часто вспоминаю эти моменты, когда бармен приносил нам пива, а в динамиках грохотал Боб Марли с его «No Woman No Cry».
Еще одной передышкой были вечерние поверки. Дежурный сержант, в зависимости от настроения, мог проводить ее столько сколько ему хотелось. У многих наших инструкторов обнаружились скрытые актерские таланты, и часто поверка проходила под едва ли непрерывный хохот. Конечно, так было не всегда – некоторые наши сержанты относились к ней сугубо профессионально, и старались побыстрее ее закончить, чтобы заняться другими делами. А вот с теми, кто любил повеселиться – о, это было совершенно другое дело.
Они любили прохаживаться вдоль строя, держа в руках список личного состава и неторопливо выкликать имена. Любимым развлечением были шуточки на тему имени вызываемого. Иногда вместо этого припоминались проступки – естественно, и прегрешения обыгрывались как могли. Госсу Кондону и мне фатально не повезло в том, что наши имена в списке стояли рядом – мы регулярно становились объектом шуток.
- Кокс! – выкрикивает капрал.
- Есть, капрал! – громко отвечаю я.
- Кондон! – продолжает он.
- Есть, капрал! – кричит Госс.
- Кокс и Гондон… - капрал ухмыляется и качает головой. – Вы двое так органично смотритесь вместе, гыгы!
(По-английски на слух имена Кокс и Кондон (Cocks and Condon) звучат как словосочетание «члены и гондон» (cocks and condom))
Эта немудрящая шутка гарантированно вызывала смех у всего взвода, сколько бы раз она не повторялась. Мы дежурно улыбались, не принимая ее близко к сердцу.
Мы часто бегали – на 5, 10 и 20 миль. Инструктора бежали вместе с нами – что давало нам чувство сопричастности и заставляло не сходить с дистанции. Что касается меня, то мои плоские ступни отзывались чудовищной болью. Но для меня это было делом принципа – и я продолжал бегать.
Хуже всего была «двадцатка». Мы бежали ее в полном облачении, то есть в касках, в разгрузочной системе и с набитыми камнями рюкзаками. Ко всему прочему каждый взвод пер на себе 10 тяжеленных пулеметов MAG. Нести их было страшно неудобно, и поэтому мы все время по очереди менялись. К счастью в нашем взводе было два огромных парня, Джордж Макдональд и Доп Фильюн. Они могли бежать с пулеметом на плечах всю дистанцию. А порой несли на себе по два МАГа.
Единственным желанием во время такого марш-броска было упасть и более не вставать – и все силы воли уходили именно на то, чтобы так не случилось. Наверное, отчасти нас удерживал страх от повторения такой «пробежки» если мы сдадимся. Если кто-то был на грани обморока от усталости, то мы тащили его на себе – в противном случае весь взвод сняли с дистанции.
Куда бы мы ни бежали, мы все время пели песни или речевки. Они не только помогали контролировать ритм, но и поддерживали наш дух. Новобранец Лейд сочинил песню, которая очень понравилась нашим инструкторам – и вот ее мы пели постоянно. Особенно когда оказывались в пределах слышимости других взводов. Они в свою очередь старались нас перепеть. Когда все четыре взвода оказывались где-то одновременно, шум стоял страшный – потому что все орали во весь голос.
На десятой неделе тренировок нам было сказано, чтобы мы готовились к «сотке», то есть 120-мильному маршу. Само название уже звучало зловеще. Нам объяснили, что этот марш проходит в течение шести дней. Мы быстро прикинули, что за день нам придется проходить примерно 30 км – и вот это уже звучало гораздо оптимистичнее. Более того, мы здраво рассудили, что такой марш явится своеобразными «выходными» от рутинной жизни в лагере.
Нам сказали, что конечной целью является город Нгези, примерно в 110 километрах от Солсбери.
Никто толком не знал, что мы должны брать с собой, что не должны, хотя по кубрикам гуляли слухи, что все, что мы положим в рюкзаки, мы будем тащить на себе всю дистанцию. Естественно, что мы взяли только самый минимум, о чем в конце марша пришлось крепко пожалеть – некоторых вещей нам сильно не хватало.
Но это было потом, а сейчас мы выезжали на грузовиках за ворота части, веселые и возбужденные. Нам разрешили надеть наши зеленые береты – мы были этим страшно горды. Естественно, что кокарды были медные – новобранцы не имели права носить кокарды серебряного цвета, это была привилегия полноправных коммандос. Но по крайней мере это было начало – мы, пусть и не полностью, но уже принадлежали к братству легкой пехоты. Мы уже не были теми пентюхами, как несколько недель назад.
Проезжая по городу мы свистели девушкам и задирали парней, особенно длинноволосых: - Эй, шпак, иди постригись! Салага, тебе когда в армию?
Я припомнил свои ощущения, когда сам был таким же беззаботным длинноволосым юнцом и служил мишенью для таких выкриков со стороны солдат.
Мы проехали через Солсбери и вскоре выехали на широкую проселочную дорогу. Через три часа мы прибыли к месту старта, где нам было приказано разбить временный лагерь: установить палатки для офицеров и сержантов и отрыть окопы для себя и инструкторов. После этого нам выдали сухой паек на два дня и разбили на группы по шесть человек. Я оказался в группе, которой командовал приятный парень Гаррет Дэвид (позже погиб в бою).
Он довел до нас задачу, поставленную инструкторами. Марш разделялся на шесть этапов. По окончании второго и четвертого этапов мы должны были прибыть в назначенные точки, где инструктора выдадут нам дополнительные пайки. Нас предупредили, что если мы опоздаем на рандеву, то еды мы не увидим.
Нам выдали по десять патронов каждому, но предупредили, чтобы мы держали магазины винтовок в отомкнутом состоянии. Патроны являлись мерой из серии «на всякий случай» - точнее на случай возможного столкновения с противником, что было маловероятно. В 1976 году боевики в основном действовали в приграничных районах, не забираясь вглубь страны.
Первые два этапа мы прошли без проблем и уложились в отведенное время – хотя было тяжело. Но на четвертый день марша, усталость начала брать свое. Мои ступни начали покрываться мозолями, они лопались, было чудовищно больно – в общем на свои ноги я даже боялся взглянуть, понимая, что ничего кроме струпьев, гноя и крови не увижу.
- Так, небольшой привал, - сказал Дэвид, и мы с облегчением попадали в тени огромного дерева.
Кто-то из нас начал разуваться, но я на такой риск идти не хотел. Конечно, дать ногам отдохнуть на воздухе было бы хорошо – но у меня было подозрение, что обратно ботинки я натяну с превеликим трудом. Мы сидели, курили и вяло размышляли, что нам надо пройти еще 20 километров по этой адовой жаре. Мне в голову лезли мысли о полярниках.
Кроме того, я чувствовал, что скоро выдохнусь. Мне уже было трудно не отставать от взвода.
- Чорт возьми, как было бы клёво поймать автобус, - вздохнул Либерман. – Спорю, что другие взводы втихаря проехали свою дистанцию.
- Ну да, - сказал Дэвид задумчиво, - но если нас поймают, как отделение Де Брюна, то нам навесят дополнительные 60 км.
- Ну, хотя бы попытаться-то стоит, - вклинился я в разговор.
В итоге после споров мы согласились, что реквизируем под наши нужды первый попавшийся транспорт.
Нам повезло. Вскоре мы услышали тарахтение мотора, и на дороге появился видавший виды фургон. Мы выскочили на дорогу и остановили его.
Фургон был забит местными крестьянами, но водитель оказался по-настоящему добрым человеком и, выслушав нас, согласился нас добросить. Двое из нас умудрились втиснуться внутрь, двое устроились на крыше, и еще двое – на бамперах. Не самое удобное место, но, по крайней мере, нас везли.
Нам повезло еще и в другом – по ходу выяснилось, что водитель направляется в место, расположенное в каких-то трех километрах от нашего рандеву. Мы повеселели – боги явно к нам были благосклонны.
Фургон тащился с черепашьей скоростью – но для нас это все равно была роскошь. В итоге мы приехали в небольшое африканское поселение на одной из племенных земель – несколько лавок и разбросанные там и сям хижины. В пыли возились куры, между хижинами бегали маленькие дети, тощие собаки спали на жаре, изредка поводя ушами.
Фургон остановился, и мы ссыпались на землю. Наш улыбающийся шофер, видимо понимавший, что к чему, спросил нас, не хотим ли мы пива. Мы переглянулись. На часах было 10:30 и являться так рано в точку рандеву не имело смысла – инструктора с ходу бы заподозрили неладное. Так что нам надо был убить время – и что может быть лучше, чем сделать это с помощью пива!
Мы с энтузиазмом закивали: - Ja mushi dinoda beer! (Да-да, пиво это очень хорошо!)
Порывшись в карманах, мы нагребли достаточное количество мелочи. Водитель нас привел в какую-то убогого вида лавчонку, где за прилавком стоял древний как камень седой африканец в очках. Он был искренне рад нам и выставил маленькие бутылочки с пивом.
Еще одно чудо – пиво было холодным. У Африки есть такая особенность – где бы ты ни был, всегда рядом найдется холодное пиво. Мы вышли наружу, расселись и начали наслаждаться холодным напитком. Вскоре я даже забыл о ноющих ногах. День прошел в расслабленной лени, и в 16:30 мы решили, что пора бы нам и двигаться.
Мы сердечно попрощались с нашими хозяевами (к тому времени они и сами успели набраться) и пошагали по дороге, залихватски распевая.

Fuck you and you and you and you,
Fuck you and you and you,
Fuck you and you and you and you,
For the sake of Auld Lang Syne!

Однако отдых, который мы себе устроили, принес только временное облегчение. На следующий день мы едва плелись, и хотя мы все-таки пришли в назначенную точку (базовый лагерь), мы опоздали на два часа.
Сержант Ларретт крепко нас изругал и пригрозил дополнительным маршем. Но потом, то ли вняв нашим просьбам, то ли остыв, решил все-таки не давать нам дополнительных километров. Вечером у медиков прибавилось работы – мозоли протыкались и в них впрыскивалась какая-то невероятно болезненная желтая мазь, от которой глаза на лоб лезли.
- Я более чем у верен, что ты от этого тащишься, - простонал Дэвид.
- Ничуть, - подмигнул ему медик. – Это просто работа.
Полностью ноги у меня зажили только через две недели – но все равно, после строевой подготовки, я порой едва мог ходить. В конечном итоге я сдался и был вынужден пойти к врачу. Меня освободили от нарядов, строевой и физо на три дня и разрешили ходить в тапочках.
Для моих ног это было спасением, но вот гордость была уязвлена – инструктора меня немедленно обозвали «шлангом» и всячески изощрялись в остроумии на эту тему.
Что было еще хуже – я боялся, что меня могут отчислить с курса и заставить проходить его по новой. К счастью, как только мои ступни зажили, я был зачислен обратно во взвод безо всяких претензий. О том что могло бы быть в противном случае, думать даже не хотелось…

[Obi-San]

Следующий этап нашего обучения классическим методам ведения войны проходил на плато Сомабула, бесконечной и неуютной, продуваемой всеми ветрами равнине неподалеку от Гвело. В учениях участвовали все новобранцы, а также курсанты Офицерской пехотной школы в Гвело.
Хотя мы с ними были ровесниками, никакой взаимной симпатии друг к другу мы не испытывали. Непонятно по какой причине они считали себя высшим классом, а на нас смотрели как на простое пушечное мясо.
Кроме того, в маневрах принимали участие и ВВС Родезии.
Прибыв в Гвело, мы устроились в Пехотной школе. Будущие офицеры зачитали нам приказы и распоряжения: учения будут проходить в обстановке, максимально приближенной к боевой. Зеленый и Желтый взводы будут представлять одну армию, Синий и Красный – другую. В ходе маневров мы отработаем все этапы реальных боевых действий: наступление, отступление, захват «языка», разведку и т.д.
- Офицеришки, мать их за ногу, - выругался Скотт после введения. – Можно подумать, они прям все на свете знают.
- Не парься, - хмыкнул Лейд. – Мы им покажем, на что способны легкие пехотинцы.
- Я вот что думаю, - сказал я. – Мы должны притвориться полными идиотами и делать вид, что не понимаем приказов. Ну и игнорировать их.
- Оттен и так полный идиот, - хихикнул Флетчер. – Ему и притворяться не надо.
- Ха. Ха. Ха. Смешно.
(Это был стандартный ответ Оттена на подобные шутки).
В целом вечер в казармах Гвело прошел весело – в основном потому, что полночи мы пытались раздобыть выпивку.
Утром нас подняли курсанты и начали рассаживать в грузовики. По дороге в Сомабулу атмосфера начала портиться – эти кадеты постоянно орали на нас безо всякой причины. Они явно наслаждались первой в их жизни возможностью проявить хоть какую-то власть и постоянно поглядывали на инструкторов, желая заслужить одобрение.
- Эй, воин, пристегни ремень!
- Воины, не ослаблять разгрузку!
- А ну, выкинул сигарету! Тебе кто разрешил курить?
Солдат неторопливо затушил бычок. Я обратился к одному из курсантов: - Прошу разрешения закурить, сэр!
Мне было отказано – и это мне страсть как не понравилось. Наши инструктора разрешали нам курить, если попросить по уставу. Мы начали вынашивать зловещие планы поквитаться с этими зазнайками. Наконец грузовики остановились, на нас опять посыпался град команд. Через несколько минут весь курс был построен и готов к учениям.
- Какого чорта мы тут делаем, - пожаловался Скотт. – Мы будем воевать с террористами, а не с фрицами во Второй Мировой.
Курсанты – командиры взводов привели нас на исходные позиции. Там нам приказали копать окопы. Я обрадовался, узнав, что моим напарником будет Роб Скотт. Окопы должны быть вырыты на два метра в глубину и метр в ширину. Когда мы закончили, нам приказали отрыть еще несколько окопов, неподалеку в тени мсасы.
- Приступайте, воины! Окопы должны быть отрыты к наступлению темноты, - напыщенно приказал нам курсант.
- Да пошел он к такой-то матери, - проворчал Скотт, когда курсант развернулся и пошагал прочь, держась с важностью, как минимум, майора - Тут земля как камень. К ночи мы их точно не откопаем.
Мы взялись за наши саперные инструменты (лопаты) и начали копать. Скотт оказался прав – земля действительно была такой твердой, что к полуночи мы едва углубились на метр.
Внезапно с проверкой появился капитан Купер.
- Что, воины, отдыхаем?
- Сэр, тут земля чертовски плотная, и к тому же в ней полно корней, - ответил Скотт.
- Я полагаю, противник обязательно примет это во внимание, - саркастически ухмыльнулся капитан Купер. – Пошевеливайтесь!
Этот подлиза кадет, оказывается, был рядом и не преминул подать команду в свою очередь: - Вы слышали, что приказал капитан? Живее, живее, а не то оба получите по взысканию.
- Да пошли они оба в задницу, - зло бросил Скотт, когда они удалились. – Уже час ночи и я, например, копать отказываюсь.
Я был с ним полностью согласен. Мы отложили наши кирки и лопаты и завалились спать.
Подъем прозвучал в 05:00. Пошатываясь, мы встали, нацепили каски и разгрузку. Мы чувствовали себя как зомби. С вялой покорностью мы стали ждать курсанта и последующей кары за то, что не сумели отрыть окоп.
Однако за ночь наш полуотрытый окоп заполнился водой, и мне неожиданно пришла мысль.
- Роб, - сказал я. – Смотри, они же не знают, сколько воды в окопе. Если мы будем там стоять на коленях, то со стороны будет видно, что мы как будто стоим в нем в полный рост.
- Класс! – улыбнулся Скотт. – Вот это мысль!
Так мы и сделали. Прибывший курсант увидел, что мы «стоим» в окопе и удалился довольный. Мы тоже были довольны тем, что одержали свою первую маленькую победу.
Еще одна неприятность заключалась в том, что мы должны были спать в отрытой щели. Но спать в ней было все равно, что в могиле, да и воняло там приблизительно также. Кроме того, на вторую ночь туда в гости пришли полчища рыжих муравьев, так что мы плюнули на приказы и устроились спать на поверхности.
На третью ночь нас застукал курсант. Он пнул Скотта под ребра и приказал нам построиться. Мы выбрались из спальных мешков и сонно приняли строевую стойку.
- Вы что, совсем оборзели? Кто вам разрешал спать на земле? – начал он орать на нас. – А ну, немедленно улеглись в щель!
Вот тут Скотт потерял терпение.
- Там полно рыжих муравьев, - ответил он ему, намеренно опустив обращение «сэр».
- Да мне плевать муравьи там или кобры! – ощерился курсант. – Быстро в щель, я сказал!
- Я отказываюсь! Сами там и спите!
Скотт плюнул на остатки здравого смысла.
- Вы что, преднамеренно отказываетесь выполнять приказ? – изумился курсант.
- Непреднамеренно – но в щель мы спать не полезем. Хотите – заставьте нас! – в голосе Скотта появились угрожающие нотки. Он упер руки в бедра и набычился. Курсант моментально сообразил, что лучше сбавить обороты.
- Капитан Купер завтра же узнает об этом. Я прослежу, чтобы на вас наложили взыскание.
Мы так и не узнали, пожаловался он Куперу или нет. Судя по тому, что мы продолжали спокойно спать на земле – видимо, нет. Еще одна победа. Учения продолжались, вместе с ними продолжалось и наше тихое издевательство над курсантами. Мы специально опаздывали из ночных патрулей, преднамеренно терялись. «Случайный» кашель в нужную секунду вел к провалу патруля и приводил в бешенство курсантов.
Нам постоянно говорили, что эти учения моделируют настоящую классическую войну – соответственно, каждый вечер нам привозили горячую пищу. Ее доставляли инструкторы на Лендроверах с полевых кухонь расположенных в тылу. Они развозили ее обеим «воюющим сторонам», но прелесть заключалась в том, что кухни были в нашем тылу. Так что пищу для Синего и Красного взводов инструкторы провозили через наше расположение – очевидно считая, что на время приема пищи де-факто устанавливается перемирие.
Но официально об этом никогда не объявлялось – так что однажды предприимчивые ребята из Желтого взвода решили устроить засаду на Лендровер с едой. Все прошло идеально – грузовик вместе с сержантом Льюисом был «взят в плен», а вместе с ним – и баки с горячей едой для «синих» и «красных».
«Желтые» судя по всему получили огромное удовлетворение, наевшись от пуза, а остатки просто втоптав в землю. После этого они выпустили воздух из покрышек и развязали яростно матерящегося Льюиса, которому обратно пришлось идти пешком. Тем вечером «синие» с «красными» легли спать натощак, что, надо думать, здорово подкосило их настрой. На следующий день было официально объявлено, что на время развоза и приема пищи официально устанавливается перемирие – и наш «противник» до конца учений получал горячую пищу.
Учения закончились ночным боем (я так и не узнал, кто же в итоге победил) с участием авиации. Я только помню что рев от истребителей стоял страшный.
На этом также и закончилась наша классическая военная подготовка. Мы свернулись и убыли обратно в Солсбери, расставшись с курсантами в Гвело.
- Чурбаны долбанные, - пробормотал Сэмми Бихан, когда грузовики выехали за ворота офицерской школы. Сэмми прибыл к нам недавно, он отслужил свое в британских парашютистах и демобилизовавшись сразу же поехал в Родезию. – В Ольстере они бы не продержались и двух минут.

Хотя дисциплина была такой же жесткой, а физической подготовки стало куда больше чем раньше, мы постепенно начали привыкать к трудностям службы – точнее сказать трудностям боевой подготовки.
Отношение инструкторов к нам начало незаметно меняться. Они уже не были такими придирчивыми, а иногда, если мы сто-то хорошо делали, они даже нас поздравляли. Порой нам казалось, что они на самом деле нами гордятся.
Время от времени, тем не менее, нас жестко наказывали – или просто обирали у нас увольнительные, что было хуже любого наказания. Таким образом нас держали в узде.
Началась контр-террористическая подготовка – и вот ей-то мы наслаждались. Это было именно то, ради чего большинство из нас пошло в легкую пехоту. Это была та война, которую мы готовились воевать – и эта часть подготовки приближала нас к тому, что встретится нам в буше.
Мы проводили столько времени на «тропе джунглей» (полоса препятствий со спрятанными манекенами и мишенями для стрельбы), что меткая стрельба навскидку закрепилась в нас на уровне инстинкта. Я до сих пор благодарен за это упражнение – именно оно в итоге спасло многим из нас жизни, а тысячи боевиков навсегда успокоило.
Стрельба стала привычным делом.
Мы узнали, как ставить мины и как их извлекать, как организовывать засады с помощью Клейморов и противопехотных мин. Мы изучали, что делать в случае засады боевиков, при движении пешком или на транспорте. Мы узнавали что такое «мертвая зона» , как быстро оценить силуэт, форму, тень, отблеск и объект.
Нас учили грузиться и десантироваться с макета вертолета. Наконец на футбольном поле сел настоящий «Алуэтт» и мы по очереди отработали свои навыки. Сначала мы в него грузились, а после короткого облета по периметру поля – десантировались. Это было ни с чем не сравнимое чувство, и мы смотрели на пилота и техника с восхищением. Они были настоящими ветеранами, которые принимали участие в боях. По понятным причинам, на них это упражнение наводило скуку, и они нас просто игнорировали.
Объемы физической подготовки продолжала нарастать. Я боялся только одного – если я провалю экзамен, то меня отчислят с курса.
Сто приседаний… сто сгибаний-разгибагний пресса…прыжки «звездой»…прыжки из положения сидя…эстафета…и наконец самое тяжелое – подтягивание на перекладине.
Хотя я находился на пике физической формы, этот экзамен меня едва не доконал. У меня было ощущение, что каждый мускул в моем теле вот-вот порвется. Я едва уложился в отведенное время, пройдя все на одной только силе воли. Однако мы все сдали это упражнение, и вечером сержант Льюис выдал нам пропуска в «чепок». Но мы были так измотаны, что, пропустив по кружке пива, ушли оттуда и завалились в кубрик, отдыхать.
Однако самое тяжелое испытание было еще впереди.
- Я вам так скажу, чуваки, - предупредил нас Скотт. – Это все был детский лепет. На следующей неделе нас ждет курс по выживанию.
Мы расхохотались.
- Да пошло бы оно, - сказал Либерман. – По крайней мере, нас там бегать не заставят.
- Я серьезно, - продолжал Скотт. – Я говорил с парой чуваков с предыдущего курса, и они подтвердили, что выживание – это хуже всего. Никакой жрачки в течение недели.
- Ну да, - перебил его Флетчер, - но зато перед этим тебя учат, как ловить силками всякую живность, так что все не так уж плохо.
- Многому тебя за пару дней научат? Скаутов Селуса этому учат неделями! А тут какой толк?
В итоге мы закрыли тему. Жизнь нас научила разбираться с проблемами по мере их поступления.
Вскоре они и наступили. Через несколько дней нас отвезли в буш около плотины Мазои, примерно в 50 км от Солсбери. За подготовку отвечал лично старшина «Лось». Оказывается, он обладал невероятными познаниями о том, что такое буш и как выживать во враждебной человеку среде.
Он рассказывал и показывал нам, какие ягоды можно есть, а какие нельзя. Он показывал нам, как сплести веревку из коры. Он демонстрировал нам типы силков и ловушек для кроликов, птиц и газелей, он учил нас, по каким признакам определить есть ли рядом источник воды.
К сожалению ни Скотт ни я не уделяли этому должного внимания.
- В жопу это все, я вам не бушмен какой. Протащим тайком с собой хавчик перед тем как нас оставят в буше.
- Ага, только нас перед этим обыщут.
- Слушай, а куда мы сигареты-то спрячем. Чорт с ней с едой, я согласен голодать неделю, но вот без курева я точно подохну!
Наконец настал день экзамена. Мы построились повзводно в ожидании указаний. «Лось» вышел на прогалину, осмотрел нас и рыкнул: - Ладно, засранцы. У вас есть возможность применить на практике все то, чему я вас учил. Увидимся через неделю.
Он повернулся и ушел в палатку.
Вздох облегчения пронесся по взводу и мы потянулись за рюкзаками.
- Эй, эй, не так быстро! – крикнул капрал Локк. – Сначала мы вас обыщем, вам, поганцам, доверять нельзя.
Взвод застонал. Инструкторы безжалостно и методично начали потрошить наше снаряжение. Рюкзаки, спальные мешки, разгрузки, форма – все проверялось и отбрасывалось в одну сторону. В другую летела контрабанда. Вскоре перед инструкторами выросла большая куча всякой еды и сигарет.
Одному из парней не повезло. Он попытался спрятать большой пакет Пронутро. Но зоркий глаз инструктора углядел контрабанду. Пронутро – это сухая каша, сделанная из пшеницы, богатая витаминами и протеином. Среди молодых солдат это было любимым блюдом, так как оно было крайне питательно. Но его обязательно надо было разводить в жидкости, перед тем как есть – в молоке или в воде.
Инструктор вызвал из палатки «Лося» - тот обнаружил в контрабандной куче бутылку виски и решил с ней разделаться наедине.
- Так значит вот ты какой, маленький хитрожопый засранец, - тихо рыкнул Лось.
- Сэр!
- Значит, тебе нравится детское питание, так надо понимать? – «Лось» не повышал голоса, и это было самое ужасное. – Ну что ж, раз ты так это обожаешь, я полагаю, ты не откажешься продемонстрировать всем остальным насколько сильно его любишь. – «Лось» театрально развернулся в нашу сторону.
- Ешь! – приказал он. – Всё, целиком. – и сунул пакет в руки солдату.
- Э… насухо, сэр? – дрожащим голосом спросил тот.
- Я не просил задавать мне вопросы. Я сказал – ЕШЬ! – рявкнул старшина.
Мы сочувственно смотрели, как бедняга открыл пакет и начал запихивать в себя сухую кашу. Это все равно что есть опилки. Через десять минут двухкилограммовый пакет опустел, солдат кашлял и отплевывался.
- Ну, понос тебе точно не грозит, - ухмыльнулся сержант. – Я думаю, тебе ведь верно пить хочется?
Солдат кивнул, не в силах пошевелить языком.
- Отлично. Теперь берешь свои две фляги и выпиваешь их полностью!
- Обе, сэр?
- Обе!
Стоявший рядом со мной Скотт скривился и прошептал : - Господи, да этот баран сейчас лопнет, как надутый гондон.
От воды эта каша быстро разбухала – мы с жалостью смотрели, как парень рухнул на землю, держась за живот и мыча от боли. На этой печальной ноте и начался наш экзамен.
Скотт и я умудрились заныкать несколько сухих галет, тюбик с маргарином и пару пачек сигарет. Мы бодро потопали к месту нашего назначения. Оно оказалось приятной лужайкой, по которой бежал ручей – по крайней мере, жажда нам не грозила. Вечером мы подкрепились галетами и развалились на траве, смотря в небо и дымя драгоценной сигаретой.
- Ну и что мы будем делать? – спросил я.
- Бог знает. Я начинаю понимать, что зря валял дурака на лекциях.
- Слушай, парни из отделения Де Брюна захватили с собой рыболовные крючки и леску. Может попросим у них на время?
- Без шансов, - отрезал Скотт. – У этих жадин снега зимой не выпросишь.
- Нам еще шесть дней тут куковать… - мои слова зловеще повисли в воздухе.
Мы подсчитали, что если будем выкуривать одну сигарету на двоих каждые три часа, то запасов нам хватит на несколько дней. Это расписание мы поклялись соблюдать железно. Но уже через пару дней мы поняли, что курить натощак – вовсе не так здорово как кажется. Дым, казалось, прямиком шел в мозги, минуя легкие, и вызывал дикую головную боль – в желудке меж тем урчало все сильнее.
Поначалу мы честно пытались искать разные плоды, но после того как Либерман отравился съедобными на вид ягодами, мы бросили это занятие. Мы также пытались ставить силки – но ни один уважающий себя кролик к ним и близко не подошел.
- Мы только время зря теряем, - пропыхтел Скотт. – Как мы можем поймать этих тварей, если не знаем где их тропы.
- Ну и как выглядят кроличьи тропы? – поинтересовался я.
- Да я-то почем знаю!
- А Де Брюн сегодня поймал карася, - сказал я.
Слабый запах жареной рыбы, доносившийся со стороны их лагеря, был невыносим.
- Я знаю. Либерман ходил к ним и пытался выклянчить пару кусочков. Да гром меня разрази, если я пойду к ним просить о чем-то! – мы согласились, что скорее будем мучиться от голода, нежели доставим этим охломонам из отделения Де Брюна такое удовольствие.
Мы потеряли счет времени – дни и ночи сливались в какое-то одно пятно. Мы практически не говорили и не вылезали из своих спальных мешков – кроме как по нужде и сходить к ручью напиться. Но от воды голод только усиливался – и я возненавидел эту жидкость с привкусом глины.
На седьмой день курс выживания закончился, и мы побрели за нашим командиром отделения к лагерю. Как и мы, он сам выглядел отвратительно. Щеки впали, скулы торчали, ребра можно было считать не напрягаясь, живот был втянут чуть ли не до позвоночника и вообще он здорово напоминал скелет. Как впрочем, и мы.
Путь до лагеря занял целую вечность. Там нас приветствовали инструктора, искренне радовавшиеся нам – мы не могли взять в толк почему. На костре уже булькала густая похлебка и мы на нее накинулись с жадностью. Предупреждения, что не надо жрать на пустой желудок так много мы пропустили мимо ушей – и в результате чуть ли не у половины тут же скрутило животы от боли. Но боль чудесным образом прошла, когда нам сказали, что нас ожидают увольнительные на весь уикенд.
К нашему вящему неудовольствию, некоторые парни из других взводов выглядели вполне прилично, несмотря на этот семидневный курс по выживанию. Вскоре мы узнали, что они по большей части умудрились протащить контрабандой энное количество еды, а также крючков, с помощью которых ловили рыбу. Но не только – в отличие от нас они не считали ворон на лекциях, и применили усвоенные навыки. Они смогли найти тропы, соорудить силки, наловить кроликов и полевых мышей и даже настрелять птиц с помощью самодельных луков.
Но первое место досталось Желтому взводу. Когда они оголодали вконец, то всей толпой пошли шариться по вельду – всей полусотней – в поисках антилоп и прочей живности. На третий день на краю болота они заметили бушбока, лесную антилопу – и ринулись в погоню.
Вообще-то бушбок без преувеличения считается животным опасным – взрослые самцы довольно агрессивны, а длинные кривые рога способны серьезно поранить как человека, так и льва. Но это животное, очевидно, было напугано видом нескольких десятков вопящих голодных солдат и немедленно рванулось прочь.
Погоня длилась несколько часов, парни менялись, загоняя антилопу и в итоге, выдохшееся животное забилось в густой кустарник, из которого уже не смогло выбраться. Спустя считанные мгновения солдаты его окружили и немедленно забили до смерти палками и камнями.
Вскоре бушбок был освежеван, запылал костер, и через какой-то час от антилопы остались только кости – да и те разломали в поисках мозга.
Слушая эту историю, я не мог (несмотря на мое восхищение товарищами) отделаться от мысли, что мне это что-то напоминает. Потом я понял, что именно – «Повелитель мух» Уильяма Голдинга. Я поежился – как мало нужно, чтобы низвести человека до состояния примитивного хищника. Это уже были не игрушки.

Это был знаменательный день – день нашего выпускного парада в мае 1976 года. Мы построились повзводно перед учебной частью
Мы с нетерпением ждали момента, когда сможем поменять наши медные кокарды на серебряные, которые полагались полноправным коммандос. Кроме того, нам теперь полагалась и новая парадка - «форма №1», официальная парадная форма одежды батальона, темно-зеленого сукна с белыми перчатками.
Но пока что мы пребывали в парадно-выходной форме: камуфлированные брюки, наглаженные рубашки-хаки, черные кожаные гетры поверх наших сияющих от бесконечной полировки ботинок. Тусклый блеск наших винтовок подчеркивали ослепительно-белые ремни. Белыми также были наши пояса и хомутики штыков.
- Скотт, не глазей по сторонам, - прошипел сержант Ларретт. Как и мы, он тоже нервничал – его главной заботой было, чтобы взвод безупречно отработал все строевые приемы. – Так, все помнят, что мамочки и папочки пришли на вас посмотреть? Мы же не хотим опозориться перед ними?
Мы в сотый раз оправили форму и стали ждать приказов сержант-майора, который нервно ходил перед строем, как лев перед прыжком. Как обычно он осыпал нас ругательствами, но в этот день мы их воспринимали благодушно.
Сержант Ларретт и капрал Локк суетились больше чем обычно, прямо как невесты перед свадьбой, а не сержанты на параде.
- Оттен, - пробормотал Локк сквозь зубы, - если ты, не дай Бог, собьешь шаг, то я лично загоню штык прямо в твою задницу, на всю глубину. Ты меня понял?
- Да, капрал.
- Что это за «да»! Ты пока что еще не коммандос.
- Так точно, капрал!
Забили барабаны, и над плацем разнесся голос «Лося»:
- ПАРАД…НАЛЕ…ВУ! ШАГО-ОМ…АРШ!
Оркестр заиграл полковой марш, «Когда святые маршируют», мы шагнули вперед и начали марш.
Краем глаза я заметил сержанта Ларретта, шагающего рядом, с высоко поднятой головой и подозрительно блестящими глазами. Я невольно подтянулся, расправил и так до невозможности развернутые плечи и в каждый свой шаг постарался вложить всю свою гордость. Меня просто распирало изнутри, и все, кто шагал сейчас со мной в одном строю, были в эту секунду лучшими людьми в мире.
Мы превратились в единое целое, двигающееся в унисон, с микронной точностью. Наши инструктора из злодеев и мучителей неожиданно стали просто нашими старшими более опытными братьями. Наш набор был самым большим за всю историю легкой пехоты – и они были теми людьми, которые смогли превратить толпу вчерашних раздолбаев в совершенное военное соединение.
Сегодня мне это кажется сном.
Я как в тумане помню командира батальона, зачитывающего нам приветствие. Я помню, как он вызывал кого-то из строя для вручения наград – лучший солдат, лучший стрелок и так далее.
По какой-то причине я запомнил министра обороны Родезии П.К.ван дер Биля, обходившего строй. Он был в костюме и каком-то невероятно смешном котелке. Возможно это запомнилось так прочно и потому, что на следующий день в газетах была фотография «Пика», который о чем-то спрашивал меня и молодого шотландца, стоявшего по соседству.
Но то, что запомнилось мне крепче всего – это команда «Штыки примкнуть!». Это самый сложный строевой прием с оружием – однако в тот день мы его выполнили с филигранной точностью. Для меня это каким-то образом стало символом того, что я, наконец, превратился в настоящего коммандос.
Батальон не так давно получил право почетного гражданства Солсбери. В этот день я почувствовал, что получил право «гражданства» батальона. Парад прошел на отлично, и когда мы маршировали с плаца, я опять глянул на сержанта Ларретта. По его лицу текли слезы.
- Неплохо, парни, - пробормотал он. – Чертовски хорошо было сделано.
После команды «Вольно! Разойдись» я отыскал родителей и сестер и целый день провел с ними, показывая и рассказывая. По ходу дела командование устроило чаепитие для прибывших гостей, а ближе к вечеру – торжественный ужин.
В 18:00 гости и родственники разъехались, а мы, теперь уже полноправные коммандос собрались в «чепке», чтобы как следует отметить событие. Это была совершенно невероятная вечеринка, мы пили вместе с инструкторами, которые учили нас разным полковым песням (большей частью «солёным»), хохотали и обменивались воспоминаниями.
Чуть позже к нам присоединился наш сержант-майор «Лось» Эразмус, который довольно быстро пришел в нужное состояние. Я никогда не забуду, как уже под конец вечера, он стоял у стойки и его громовой голос раскатывался по «чепку»:
- Мои мальчики, - плакал он от радости. – Мои дети. А вы ведь на самом деле не такие уж и плохие.

Ниже – статья из Rhodesian Herald, напечатанная на следующий день после парада.


Родезийская Легкая пехота укомплектована полностью.

Вчера самый большой призыв новобранцев за всю историю батальона РЛП прошел торжественным маршем по плацу лагеря Крэнборн, в ознаменования окончания курса обучения. Теперь Родезийская Легкая пехота полностью укомплектована личным составом.
Курс №150 состоит из 220 призывников и добровольцев, пришедших в армию со школьной скамьи, из университета, из бизнеса и промышленности. За их плечами – 17 недель тренировок, призванных подготовить их к активным боевым действиям в войне с террористами.
По словам министра обороны П.К. ван дер Биля, который выступил перед личным составом батальона и более чем 1000 родственниками и гостями новобранцев, «сегодняшний день явился этапной вехой в усилении роли наших вооруженных сил.
В первый раз за всю историю, призыв такого количества личного состава распределен в легкую пехоту. Также впервые за долгое количество лет, часть полностью укомплектована».
Проинспектировав построившиеся взводы вчерашних новобранцев, министр обратился к ним с речью: «Вы будете сражаться за право всех наших граждан счастливо жить мирной жизнью. Вам выпала честь – отомстить за тех мирных жителей и наших солдат, которые погибли от рук террористов или были искалечены ими. Вы – то оружие, которое охраняет право ваших родных жить в свободной стране».
После обхода войск министр вручил «Переходящий вымпел Колина Ленарда за лучшие показатели в боевой подготовке» рядовым Рону Линдсею, Виллему де Биру, Джастину Грэму и Энди ван дер Хиверу.
Рядовой Дин Вуд получил награду за лучшие показатели в учебе. Рядовой ван дер Хивер также был награжден как лучший стрелок.
После парада четыре команды выпускников курса продемонстрировали родителям, друзьям и гостям праздника свои навыки в преодолении полосы препятствий. Большим успехом пользовалась выставка захваченных вооружений террористов.
Перед торжественным маршем рядовой Ян Рейд совершил прыжок с парашютом в центр плаца с высоты 1500 метров в паре с парашютистом из Солсбери Бастером Брауном.
По словам представителя командования, «курс №150 будет распределен в действующие части после нескольких дней заслуженного отпуска».

Несмотря на весь пафос и эмоции, тогда мы были слишком рады закончить «учебку», чтобы думать еще о чем-то, и слишком горды нашими успехами, чтобы трезво их оценить. Мы чувствовали, что превратились в боевые машины.

[Obi-San]

Интервью с майором Ником Лампрехтом, старшим офицером по вопросам вербовки и набора на военную службу вооруженных сил Родезии. Взято зимой 1977 года, интервью брал Роберт Браун, главный редактор журнала Soldier Of Fortune.

SOF: Вы отвечаете за набор в вооруженные силы Родезии. Кому отдается предпочтение при наборе?

ЛАМПРЕХТ: Ну, очевидно, что мы предпочитаем людей молодых. У нас открыты позиции практически во всех родах войск. Что касается американцев, то в настоящее время они служат в Родезийской легкой пехоте, САС, Инженерном корпусе и Бронекорпусе. Основная масса вакансий, конечно, касается пехоты, именно поэтому мы нуждаемся в молодежи. Желательно сильной и выносливой.

SOF: Добровольцы должны иметь какой-либо военный опыт?

ЛАМПРЕХТ: Нет. На самом деле мы как раз предпочитаем, чтобы у новобранца не было никакого опыта воинской службы.

SOF: Почему?

ЛАМПРЕХТ: Понимаете, гораздо проще взять необученного человека и подготовить его в соответствии с нуждами. Люди с опытом, воевавшие, или просто служившие в других армиях, несколько «зашорены», у них есть свое представление о той или иной вещи, свое мнение по ряду вопросов и им бывает сложно приспособиться к новым условиям. И для ветерана бывает еще трудно принять, что к нему относятся так же, как и к новичку. Но мы же не можем послать бойца на операции, не удостоверившись, что он будет делать все как надо. Я всегда обращаю внимание иностранных добровольцев, что мы действуем по другому, не так как принято, например, в американской армии. Что они должны приспособиться к нашим условиям – равно как и мы, если бы пошли служить в американскую армию, должны были бы сделать то же самое. Они соглашаются и на следующий день забывают. Хотя должен сказать, что некоторые ветераны, из тех, кто постарше, принимают это как должное.

SOF: Что вы думаете о ветеранах вьетнамской войны?

ЛАМПРЕХТ: С ними порой возникают проблемы, да. Понимаете, когда к нам прибывает опытный ветеран, награжденный медалями, в высоком звании – нам порой сложно присвоить ему адекватное звание, до тех пор пока он не доказал своих способностей. Если он проявляет себя как-то, то повышение обычно происходит в течение полугода. Но, например, в САС, все волонтеры начинают со звания рядового. И вот тут, увы – иногда ветеран с порога просто заявляет, что хочет немедленно получить оружие и бегом в буш, отстреливать боевиков. Подобного мы позволить не можем. Сначала он должен изучить наши методы и тактику.

SOF: Террористы и те, кто их поддерживают постоянно заявляют, что иностранцы, служащие в вооруженных силах Родезии – не кто иные как «наемники». Вы можете прокомментировать эти утверждения?

ЛАМПРЕХТ: Я предлагаю любому желающему найти хотя бы одного наемника в составе вооруженных сил Родезии. Хотя бы одного. В наши вооруженные силы все поступают на общих основаниях, условия для всех одинаковы. Все получают одно и то же денежное содержание, одну и ту же форму одежды и оружие. Нет никакой разницы между американцем, поступающим на службу в вооруженные силы Родезии и родезийцем, поступающим на службу в армию США.

SOF: Откуда в основном прибывают иностранные добровольцы?

ЛАМПРЕХТ: Как правило из США и Великобритании, хотя у нас есть граждане Канады, Австралии, Новой Зеландии и ряда других европейских стран. Отмечу, что за минувшие два года приток добровольцев увеличился. Сейчас мы получаем заявления едва ли не со всего мира.

SOF: Каковы побудительные мотивы у добровольцев?

ЛАМПРЕХТ: Самые разные, но я бы не хотел сейчас вдаваться в детали.

SOF: Когда я был в Родезии в мае 1974 года, в вооруженных силах страны служили только три, максимум четыре американца. Сейчас, по разным сообщениям, их число составляет от 250 до 400. С чем вы связываете такой рост?

ЛАМПРЕХТ: Тому есть разные причины. Во-первых, те американцы, которые служат здесь, переписываются со своими приятелями в США. Вот такая форма «рекрутинга», устные рекомендации, является просто наилучшей рекламой. Во-вторых, мы получили в мире определенную известность, и это привлекает к нам много хороших людей, которые оказывают помощь нашей стране. В третьих – это наши друзья за границей, они во многом способствуют тому, что люди интересуются тем, как мы тут сражаемся.

SOF: Как вы отсеиваете липовых «героев», людей, которые не знают, чего они хотят или просто некомпетентных?

ЛАМПРЕХТ: Ну, у нас есть разные способы. Мы отказываем большому количеству заявителей уже на стадии писем. Честно скажу, процент откровенно сумасшедших высок. Однако, если заявитель проявляет искренний интерес, что в общем видно, мы посылаем ему необходимый пакет документов. Как правило, человек по-настоящему заинтересованный заполняет все необходимые формы и отсылает их нам обратно, вместе с дополнительными документами, включая свидетельство о прохождении военной службы (если таковая была), рассказ о своем военном опыте, рекомендации бывших работодателей или вышестоящих офицеров, результаты медицинского обследования. Должен отметить, что к сожалению у меня нет возможности проводить интервью с кандидатами заочно – только по их прибытию в страну. Если заявитель выглядит подходящим, я посылаю ему формальное приглашение. Ну а далее – это его дело, принять или отказаться.

SOF: Когда вы посылаете формальное приглашение, вы указываете, на какую должность/звание он может потенциально рассчитывать и размер денежного содержания?

ЛАМПРЕХТ: Да.

SOF: И что дальше?

ЛАМПРЕХТ: Далее, заявителю назначается дата, к которой он должен прибыть в Родезию для прохождения службы. Кандидаты прибывают в Родезию за свой счет. Заявитель должен заполнить необходимые таможенные и иммиграционные формы и подать заявку на статус лица, постоянно проживающего в Родезии. Подчеркиваю – постоянного резидента, а не заявку на получение гражданства. Когда он прибывает для прохождения, его должным образом зачисляют в ряды вооруженных сил и компенсируют ему расходы на дорогу до страны.

SOF: А что если у перспективного кандидата не имеется средств, чтобы прибыть в страну?

ЛАМПРЕХТ: Мы можем изыскать альтернативные решения это проблемы.

SOF: Сколько времени занимает получение приглашения?

ЛАМПРЕХТ: Это зависит от надежности почтовой службы страны кандидата.

SOF: Если кандидат пытается связаться лично с вами напрямую, непосредственно – даст ли это ему какие-нибудь преимущества?

ЛАМПРЕХТ: Нет. Я обрабатываю все заявления по мере поступления, стараясь, конечно, не задерживать. Как правило, это занимает около 7 дней – с того момента, как я получаю заполненный пакет документов от добровольца, до того, как я отсылаю ему формальное приглашение. Но это условно, все зависит от количества заявок.

SOF: Какова ваша политика по отношению к кандидатам с уголовным прошлым?

ЛАМПРЕХТ: Мы не принимаем добровольцев с уголовной историей. Конечно, если правонарушение незначительное и было совершено кандидатом в несовершеннолетнем возрасте, мы можем на это закрыть глаза. Но если у меня возникают сомнения, то я отсылаю бумаги вверх по команде, чтобы решение принимали старшие офицеры.

SOF: С какими проблемами в основном сталкиваются добровольцы при поступлении на службу в родезийские вооруженные силы?

ЛАМПРЕХТ: Большое количество добровольцев прибывает к нам из самых разных стран. Они привыкли к другому климату, к большим городам, со всеми их прелестями и порой они испытывают нечто вроде культурного шока. Но мы считаем, что Родезия может в свою очередь предложить многое: замечательное родезийское пиво, дружелюбное население, свободный и неторопливый образ жизни, отсутствие скученности. Может быть у нас т.н. «ночная жизнь» не очень развита, но мы это компенсируем интересными развлечениями на открытом воздухе.

SOF: Есть ли у вас какие-то дополнительные советы тем, кто хочет чтобы его заявление о приеме на службу было удовлетворено?

ЛАМПРЕХТ: Если человек присылает мне копии своих документов, заверенные у нотариуса, то я гораздо серьезнее отнесусь к такому добровольцу. Также не повредит и свидетельство от правоохранительных органов, что кандидат не имеет связей с преступным миром.

SOF: Благодарю вас.

[Obi-San]

Вооружение которое использовала армия Родезии

1. Пистолеты:
9-мм Star
9-мм Browning Hi-Power
9-мм S&W M39
0.45 Colt M1911
9-мм Enfield Revolver

2. Гладкоствольное оружие:
Однозарядный Greener 12 калибр
5-зарядный Browning 12 калибр
состояли только на вооружении подразделений охраны

3. Пистолеты-пулеметы:
9-мм UZI
оружейными мастерскими Родезии выпускалась упрощенная версия UZI, называемая RUZI

4. Винтовки штурмовые, магазинные и самозарядные:
.303 Lee-Enfield №4 Mk1 (SMLE)
7.62X51 FN FAL (R-1)
7.62X51 G-3
5.56-мм М-16А1
М-16А1 использовалась в ограниченном количестве в конце войны исключительно в частях спецназначения

5. Винтовки снайперские:
.303 Lee-Enfield №4 Mk1 (SMLE) (7.7 X 56)
7.62X51 Brno
зачастую снайперами использовались гражданские винтовки, переделанные под нужды армии

6. Пулеметы:
7.62X51 BREN
7.62X51 FN MAG
.303 Browning (авиационный)
.50 Browning M2 HB
Изначально пулемет BREN был сработан под английский патрон .303, но переделан южноафриканцами под патрон 7.62. FN MAG являлся основным пулеметом РДФ, как правило использовался в легкой пехоте (на отделение в 4 человека - 1 пулеметчик). .303 Browning использовался как в одиночку, так и в спаренном виде, в основном его устанавливали на машины

7. Гранатометы:
89-мм M20 Super Bazooka
M20 использовалась редко, в основном Скаутами Селуса и САС в ходе внешних рейдов

8. Артиллерия:
88-мм 25 Pounder
105-мм вьючная гаубица М56
эти пушки использовались только в территориальных частях

9. Бронетехника:
Броневик Eland - Вооружение: 2 7.62 пулемета, 2 40-мм установки для метания дымовых боеприпасов. Экипаж: 3 человека (командир, механик-водитель, стрелок)

10. Танки:
нет
Некоторое количество танков, захваченных РДФ в Мозамбике в ходе внешних операций использовалось в конце войны

11. Вертолеты:
Alouette III
Вариант G-Car - Экипаж - 2 человека: пилот и штурман; нес 4-х парашютистов с полным боекомплектом.
Вариант К-Car - Экипаж - 3 человека: пилот, штурман и стрелок; 20-мм пушка Hispano

Bell 205 UH-1D. Экипаж - 2 человека: пилот и штурман; нес 11 парашютистов с полным боекомплектом.

12. Самолеты:
Истребитель Hawker Hunter. Экипаж: 1 человек; 4 30-мм пушки Aden, ракеты класса "воздух-воздух"
Истребитель DeHavilland Vampire. Экипаж: 1 человек; 4 20-мм пушки Hispano.
Бомбардировщик Canberra Mk8. Экипаж: 3 человека - командир, штурман и бомбардир; 4 20-мм пушки Hispano.
Самолет-разведчик Cessna 337 Lynx. Экипаж: 3 человека - командир, штурман и наблюдатель; 4 20-мм пушки Hispano.
Транспортный самолет Dakota C-47. Экипаж: 3 человека - командир, штурман и старший команды обслуживания ЛА; нес 28 парашютистов с полным боекомплектом.

Всего в ВВС Родезии насчитывалось 26 "Хантеров" и 12 "Вампиров", но из-за отсутствия запчастей в операциях использовалось в лучшем случае две трети самолетов. Из 10 бомбардировщиков Canberra использовалось около 7


Различные подсумки для магазинов.Используемые родезийской армией и террористами.FN-FAl,UZI/RUZI,RPK и др.Подсумки для магазинов FN FAL крепились на спине ремнями крест на крест или же иначе,производство-родезийское,кустарное.Произведено в Salisbury(столица Родезии)

Подсумки.Начиная сверху,слева на право.Утилитарный,маленький ранец,фляга,Fereday's FN Chest,подсумок для магазинов АК.

Rhodesian Fireforce Vest.Производитель-Fereday's

Rhodesian Fireforce Vest.Производитель-North

Rhodesian Fireforce Vest Skeleton Type.Производитель-Fereday's

Rhodesian Firefprce Vest.


Все снаряжения было различным.Каждый боец подгонял жилет под себя и под свои нужды.Штатно в армию поставлялись только обвеска М60 (ЮАР) или М58 (Британия),все остальное производилось и придумывалось в кустраных условиях.В основном,производство и все что с ним связанно происходило в Salisbury.Пошивка жилетов, подсумков и всего остального было поставленно на широкую ногу.
Были и исключения-парашютисты использовали американские парашюты Saviac Mk1.Но это зависело от возможности приобрести то или иное оборудование,обмундирование,запчасти и др.Поскольку на Родезию ООН наложило санкции запрещаюшие торговлю с этой страной.Все что могли достать-достовали,все остальное делали сами.
Родезийский Fireforce Vest производился в Южной Африке или же в самой Родезии.
Производители - North, Fereday's, Gourock, Sharp End, Harkin.Первый - наиболее качественный. Сначала лейбл NORTH был черно красным на белом фоне. Послевоенные образцы - серые на белом фоне.Жилеты фирмы North и сейчас можно купить в Южной Африке или же в Зимбабве(Родезия).Они отличаютсф от военных образцов отсутсвием подсумков для гранат,лейбл,иные застежки на верхних передних карманах.